3. Путь св. Пасхазия

Среди христианских святых есть много практически неизвестных большинству простых верующих, но без которых христианство могло бы иметь совершенно другой вид. Один из таких святых — Пасхазий Радберт, хотя его вклад в развитие богословской мысли сложно переоценить. Именно он де-факто является основоположником двух католических догматов — о непорочном зачатии Девы Марии и догмата о пресуществлении. Его трактат стал первым и основным поводом к началу бурных евхаристических споров. Без Радберта вся история пошла бы по-другому. Считается, что у истории нет сослагательного наклонения, и это верно. Смоделировать альтернативный вектор развития событий сколь-либо достоверно мы не можем. Но предположить, чисто умозрительно, некоторые моменты никто нам не запрещает. Может, и раскола христианства не произошло бы, и инквизиции бы не было, и ведьм не жгли, и религиозных войн и прочих варфаломеевских ночей не случалось. С другой стороны, вместо Пасхазия мог найтись какой-нибудь другой фанатик, и все было бы точно также. Но в любом случае факт в том, что «все чрез него начало быть, и без него ничто не начало быть, что начало быть». В начале было Слово. И Слово попало к Пасхазию. И стало Слово плотью. Причем, в прямом понимании, без всякого символизма. Еще Карл Юнг отмечал, что с учением Пасхазия и его влиянием на историю стоит разобраться.

“Мы вовсе не намерены односторонне, исходя из интеллектуальной точки зрения, обесценивать личность и деятельность Радберта. Правда, разбираемый нами догмат кажется современному уму особенно нелепым, но, несмотря на это, мы отнюдь не должны отнимать у него всякую историческую ценность. Правда, этот догмат является блестящим показным вкладом в собрание человеческих заблуждений, однако это еще вовсе не доказывает ео ipso (в силу этого) его малоценности, ибо раньше, чем его осуждать, необходимо тщательно исследовать, как действовал этот догмат в религиозной жизни тех веков, и чем наше время косвенно обязано ему. ^[1]

Но знаменитый психиатр так и не смог выбраться из раскопанных им самим глубин бессознательного, поэтому внешних мотиваций Пасхазия понять не смог. Юнг считал основным противником Пасхазия Эригену, хотя принимал ли тот в реальности участие в спорах о евхаристии, точно не известно — скорее всего, ему просто приписывали трактат Ратрамна. Как бы то ни было, Юнг предположил, что противники Пасхазия проиграли потому, что мыслили «последовательно и разумно», а «успех выпал на долю Радберта, который, хотя мыслить и не умел, но зато „пресуществил“ символическое и значимое, и довел его до грубой чувственной осязаемости, очевидно, потому, что чувствовал дух своего времени, требовавший конкретизации религиозных переживаний». ^[2] И все же дух времени первых веков христианства ничуть не менее стремился к «грубой чувственной осязаемости», что наглядно отражается, например, в житиях мученика Игнатия Богоносца, который «всегда носил Бога в сердце своем», и на разрезанном сердце которого, соответственно, обнаружили золотую надпись «Иисус Христос». Тем не менее «каннибализм» причастия оставался уделом маргиналов и еретических сект, которые самими же христианами обвинялись в проведении извращенных каннибальских обрядов. «Уже в 150 году Иустин Мученик обвинял еретиков в проведении сексуальных оргий, кровосмесительстве и антропофагии „при погашенном свете“. Климент Александрийский применял такую же формулировку по отношению к карпократианам, монтанистам и гностикам». ^[3] Не в зависимости от обоснованности обвинений, буквализм восприятия таинств тогда уже присутствовал, однако церковь его не поддерживала. До тех пор, пока красный хлеб не стал появляться регулярно.

Юнг вряд ли был прав и в следующем утверждении о Пасхазии и евхаристии:

“И в самом деле, нельзя упускать из виду, что именно вера в действительность этого чуда требует отрешения психического процесса от того, что познается с помощью внешних чувств, — отрешения, которое неизбежно должно влиять на характер психического процесса. ^[4]

Это верно для последователей учения (включая сегодняшних католиков и православных), а самому Пасхазию отрешение от восприятия внешних чувств не потребовалось. Наоборот, изначально именно эти внешние чувства и сыграли с монахом злую шутку. Руководствуясь ими, Пасхазий приписал акциденции зараженного хлеба самой символической евхаристической сущности. И вот как это, по-видимому, произошло.

Будущего святого Радберта (это его настоящее имя) монахини монастыря Святой Марии в Суассоне нашли на ступеньках аббатства. Подкидыш выжил, и благодаря этому мы имеем ту историю, которую имеем. Монашки растили младенца, а особенно приглянулся он Теодраде, сестре Адаларда, кузена Карла Великого. В аббатстве Корби, где аббатами были Адалард и его брат Вала, Пасхазий и начнет свою монашескую жизнь примерно с 812 года, проводя все время за обучением и молитвами.

Так и жил себе Пасхазий в аббатстве Корби, размышляя над комментариями к Евангелию от Матфея, и вряд ли о нем кто-нибудь сегодня бы помнил, кроме архивных богословов, если бы вдруг на него внезапно не снизошло великое откровение. Монах вдруг понял, что хлеб — это истинная плоть Господа. То есть хлеб — это то самое Тело, которое было рождено от Девы Марии, и та самая кровь, которая струилась из ран Христа на Голгофском кресте. Как пишет профессор департамента теологии Митчел, Пасхазий именно что увидел в причастии «сырое мясо и капающую кровь». ^[5]

Истоки такого понимания евхаристии современным христианам неясны. Евангельский проповедник Павел Рогозин в своей книге «Откуда все это появилось?» удивленно вопрошает:

“В наши дни человеку, знакомому со Св. Писанием и свободному от угроз инквизиции, приходится удивляться не тому, что запуганные рабы средневековья подчинились страшному учению Пасхазия, и не тому, что священнослужители под угрозой неизбежной смерти заставляли этих рабов признать человеческое измышление за откровение свыше, но тому, как это заблуждение могло сохраняться в церкви, и как миллионы наших культурных современников-христиан продолжают верить лжи Пасхазия и заблуждению средневековья. Как современные богословы и деятели ортодоксального христианства никогда еще не потрудились задать себе вопроса, во что они верят и почему? ^[6]

Сам Рогозин не может ответить на заданный им же вопрос. Вопреки названию его книги, предполагающему объяснение, весь его ответ заключается в растерянном: «И странно и непонятно!» и в пожелании «обратиться к доступному всем первоисточнику, к Слову Божию, и лично прийти к Истине». Но мы лучше обратимся к логике. Действительно, почему вдруг монаху Радберту пришли такие — далеко тогда не общепринятые, даже еретические — мысли о реальном пресуществлении хлеба в плоть? Была ли это действительно «болезненная фантазия монаха — фанатика», как считает Рогозин, и были ли у этой фантазии предпосылки в реальности? Увидел ли Радберт нечто такое, что могло спровоцировать его мысли?

В последнее время даже католики начали осознавать, что с Пасхазием было что-то не так. Но поскольку для католичества это уже вопрос догмы, то поднимается он крайне осторожно. Натан Митчелл, зам. директора Нотр-Дамского Центра Литургии, задумывается:

“И в самом деле, есть пассажи в трактате «О Крови и Плоти Господа» Пасхазия, где его размышления, кажется, заражены неким мистическим «каннибализмом», он одобрительно цитирует, например, агиографические легенды, которые говорят о чудесных «кровоточащих гостиях». ^[7]

Не могли понять, о чем толкует Пасхазий, и его современники. Его учение вызвало поначалу полное отторжение. Ученик Пасхазия Варин (Placidus Varinus) даже перестал общаться со своим учителем после того, как прочитал черновик трактата, который ему, любимому ученику, Пасхазий и посвятил. Учитель приуныл, и официально представлять свой трактат не стал. Прошло еще примерно тринадцать лет, Радберт сам стал аббатом и тогда решил свой трактат все же обнародовать. Но памятуя реакцию на свои откровения, он текст отредактировал и переписал по новой, посвятив трактат королю Карлу Лысому. И представил королю на одобрение. Что было в том, самом первоначальном черновом варианте трактата Пасхазия, мы теперь не узнаем. Но даже его отредактированный вариант столетиями вдохновлял протестантов, полемизирующих с папистами. Радберт утверждает, что хлеб — это та самая настоящая плоть Христа, и для сомневающихся или, наоборот, горячих поклонников Христа (propter ardentius amantes Christum) хлеб этот часто принимает «видимые очертания, либо в форме агнца, либо проявляется цветом плоти и крови» (visibili specie in agni forma, aut in carnis et sanguinis colore monstrata sint). Как отмечал еще в 1625 году архиепископ и историк-библеист Джеймс Ашшер, особенно Радберт настаивает на убедительном случае со священником Плегилусом (Plecgils, Plegilus), у которого хлеб превратился в ребенка на алтаре, и священник взял этого ребенка на руки, поцеловал, а затем съел, когда ребенок вновь превратился в хлеб. ^[8]

В общем-то, Радберт понимал, что веры его словам будет мало, поэтому призывал тех, кому «наши слова покажутся невероятными», вспомнить о чудесах Старого и Нового завета и проникнуться мыслью, что для Господа нет ничего невозможного. Захочет — и в хлеб залезет в виде реальной плоти. О личном опыте Пасхазий не пишет, предпочитает ссылаться на жития святых, что логично — иначе ведь не только еретиком, но и сумасшедшим посчитать могут. Карл Лысый трактатом не проникся и попросил Ратрамна, монаха того же аббатства, мнение Пасхазия опровергнуть.

Ратрамн с трактатом ознакомился, подивился плотским фантазиям своего коллеги и написал опровержение под таким же названием. Он доказывал, что причастие происходит лишь образно, внешние элементы являются символами, и все это надо понимать духовно. При этом заметим, сам Ратрамн был фантазером и мистиком, достаточно почитать его письмо о кинокефалах, в существовании которых он не сомневался. Впрочем, тогда мистично были настроены все, а в письме можно найти выражения, которые и многие нынешние христиане почтут за ересь, напр. «единственное, что отличает человека от животных, — это разум». ^[9] Но как бы там ни было, в кровавую плоть и в поедание хлебо-младенцев Ратрамну было никак не уверовать.

Но в самом хлебе причастия и Ратрамн чувствовал некую силу. «Внешне, — писал Ратрамн, — он сохраняет форму, цвет и вкус хлеба, а внутри чем-то сильно отличается, намного более драгоценное, намного более превосходное познается, потому что проявляется что-то небесное, что-то божественное». Для Ратрамна это «божественное» — тоже, естественно, тело Христа, но проявляемое духовно, видимое только «взглядом верующей души». ^[10] Возможно, Ратрамну также попадался «правильный» хлеб, только без внешних отличительных физических признаков. В те времена хлеб уже начинал быть «волшебным». Но, предположим, это просто воображение. Во всяком случае, с тех пор и пошли богословские споры о евхаристии. Радберт стоял как скала. Никакие это не символы, а кровавая плоть — и все тут. Хлеб — это рожденное Марией тело, приносимое в жертву Богу, и есть Христа надо зубами. Радберта стали считать почти что еретиком. Тут уже и известный в то время богослов, архиепископ города Майнца Рабан Мавр подключился, пытаясь Пасхазия образумить — ни в какую. Споры шли многие годы. В результате создается впечатление, что со временем богословы дружно Радберта все-таки подсидели, с должности аббата сместили и услали подальше. Потому что Пасхазий внезапно перестает быть аббатом и оказывается в монастыре св. Рихария. Но и оттуда Радберт продолжал спорить. Последнее его письмо (Epistola ad Fredugardum / Frudegardum) с возражениями Ратрамну датируют 856 годом. Правда, адресовано оно аббату Фредугарду, а не самому Ратрамну. Кто такой Фредугард (Фрудегард), сейчас никто толком не знает, иногда его считают монахом из нового Корби, иногда из аббатства св. Рихария. ^[11] Если верно второе, то представляется, что Пасхазия в аббатстве св. Рихария как в психбольнице держали, с перлюстрацией переписки. «И поэтому таинство, — пишет в письме Пасхазий, — несет в себе жизнь, даваемую тем, кто принимает его достойно. А раз оно содержит жизнь, то это есть плоть и кровь того, кто действительно жив, и в ком есть жизнь вечная». ^[12]

Что же это за жизнь внутри таинства, о которой говорит Пасхазий? Что это за плоть Бога? Здесь стоит вспомнить, что психоактивные грибы и растения во многих культурах архетипически считались плотью богов. Псилоцибиновый священный гриб Psilocybe mexicana на языке ацтеков назывался теонанакатль, что переводится как «плоть бога». Принимая ололиуки и теонанакатль, можно было услышать голоса божеств. Вьюнок ололиуки, или змей-трава, тоже фактически был богом, «достойным поклонения, если кто-либо хотел извлечь пользу из чудес». ^[13] Другие психоактивные растения и грибы в мифологии или были даны богами людям, или сами были богами (Сома в индуизме), или являлись частями тел богов. Это вполне естественно: если какое-то растение или гриб дает трансцендентный опыт, переносят потребляющего в мир божественного, то его и будут считать проявлением бога в этом мире, явленной материальной частью высшего, человеческой природой божества. Человеческая трапеза станет единосущной богу. Что и произошло параллельно в совершенно не связанных друг с другом культурах. И спорынья иногда считалась богом, например, у марийцев. Не перепутал ли Пасхазий архетип и действительность? Была ли это древняя легенда языческих времен, которую он где-то услышал, и, не поняв, в лучших традициях схоластики перетолковал в христианскую систему координат, или это был его личный психоделический опыт? Добавляли ли христиане в хлеб для причастия спорынью сознательно, как позже будут делать русские крестьяне? И что тогда стали означать еще библейские слова «принимать достойно» — правильно выдерживать дозу? Вполне возможно, что архетипичные представления связи бога и плоти бога наложились на христианскую связь волшебного хлеба и Бога. Но все это, скорее, ближе к взглядам Ратрамна, в отличие от материального, «грубо-физического», как иногда определяют сами католики, понимания Пасхазия.

Мог Пасхазий быть одержим, например, и тайным мессианским комплексом, но не в привычном смысле. Он мог решить, что именно он избран вновь вернуть плоть Бога на землю согласно евангелию Иоанна: «И Слово стало плотью, и обитало с нами». Это, собственно, не столь важно. В любом случае желателен наглядный первоначальный стимул. Имел ли Пасхазий, кроме архетипической связи «бога» и «плоти бога» и возможного личного опыта «обожения», хотя бы теоретическую возможность оказаться в тех местах, где спорынья могла наглядно придавать хлебу кровавый цвет, вид и запах мяса, спровоцировав такой взгляд?

Во всем IX веке у нас есть единственное достоверное свидетельство об эрготизме, и такое место, соответственно, нам известно только одно; следующая вспышка будет описана хронистами в 922 году, а массовые эпидемии пойдут с XI века. Самое раннее свидетельство, которое удалось найти вюрцбургскому профессору Фуксу в 1834 году, когда он отделял описания эрготизма от рожи и других заболеваний, было из окрестностей монастыря Ксантен в рейнской долине (бывший третий по значению населенный пункт и крепость римлян в Германии, после Кельна и Трира). Знаменитому немецкому эпидемиологу Августу Гиршу, составляющему таблицу эпидемий эрготизма в конце XIX века, ничего к данным Фукса на IX век добавить не удалось. Скорее всего, меньшие вспышки были и в другие года, и в других местах, «рожь упоминается впервые в саксонских капитуляриях в 797 году» ^[14], но других источников у нас нет. Рожь еще только начинала свой смертельный путь по Германии, на Везере о ней еще не знают даже в начале XI века. Но на Рейне она уже обосновалась. Пока Пасхазий ждал ответа на свое последнее письмо, в 857 году в окрестностях монастыря Ксантен, что в Вестфалии, появилась какая-то странная и ужасная болезнь. Само название Ксантен происходит, кстати, от латинского ad Sanctos — «у святых». Франкские торговцы называли его Санктос, потом Ксантум, потом Ксантен. К святым обитатели монастыря и отправились, предварительно начав гнить заживо, покрываясь язвами, как «демон» на Изенгеймском алтаре, и теряя руки и ноги. ^[15] Понятно, что спорынья — это не манна небесная, чтобы появиться в таких количествах внезапно, и если идет большая смертельная эпидемия, значит, паразит начал постепенно приживаться в долине Рейна задолго до того и ждал только холодной зимы и сырого лета, чтобы проявиться в полную силу. «Как известно из других источников, зима 856-857 гг. была очень суровая и сухая, и случился большой мор». ^[16] С тех пор тысячу лет долина Рейна будет одним из основных эпицентров эпидемий.

Здесь возникает проблема — монастырь Ксантен расположен в германской Вестфалии, а Корби, где Пасхазий был аббатом, находится в Пикардии во Франции. Казалось бы, на этом с гипотезой о Радберте можно попрощаться — добираться оттуда до Ксантена далеко, километров 400 примерно. Но не так все просто. Мы знаем, что как раз в 831 году (год, когда был написан черновик трактата) Радберт был послан Людовиком Благочестивым в Саксонию для консультаций с Ансгаром о северной миссии последнего. ^[17] И это далеко не первый и последний раз, когда Пасхазий там побывал. Дело в том, что Адалард, аббат Корби, родственник и советник Карла Великого, возвращенный Людовиком Благочестивым из ссылки, в 822 году вместе со своим братом Валой решил основать дочернее аббатство Корвей (Corbeia nova или «Новый Корби») в Вестфалии на реке Везер. И Радберт был послан помогать Адаларду обустраивать новое аббатство. Затем Радберт служил наставником послушников как в новом аббатстве, так и в старом. ^[18] Из служения Пасхазия Радберта сразу в двух аббатствах следует, что ему приходилось долгое время регулярно ездить из старого Корби в новый Корби. Путь явно не близкий, приходилось ночевать в дороге, останавливаясь в подходящих местах. На полдороге между аббатствами и расположен монастырь Ксантен.

Это, естественно, является только доказательством потенциальной возможности. Повышением вероятности старой шутки о том, можно ли встретить динозавра, выйдя из дома. Мы пока лишь убедились, что динозавры действительно на тот момент водились в соседнем лесу, и теоретически встретить их было можно. А мог ли Пасхазий отведать такой хлеб? Как еду — безусловно, любой хлеб использовался монахами постоянно. Для различения хлеба в монашеских орденах даже существовали особые жесты, использующиеся, «чтобы не нарушать безмолвия обители». «В Клюни насчитывалось 35 жестов для описания пищи, — сообщает Мулен. — Есть и знаки, позволяющие распознать, из чего этот хлеб — ржаной, пшеничный или из овса». ^[19] Вариант причастия тоже вполне возможен. Хлеб был еще квасной, опресноки еще далеко не общеприняты, и маленькие размеры гостии приобретут тоже позже. Но был ли хлеб белым, как обычно подразумевается? «Очевидно, что это было чисто теоретическое требование, ибо как изготовить причастие в странах, где растет только рожь, например? Испанский иезуит Суарес высказывал горькие сомнения в том, что в течение сотен лет в странах Северной Европы тело Господа вообще было». ^[20] Действительно, пшеница была не везде и не всегда, не говоря уж о частых годах голода. Около 1000 года одинокий священник из Гренландии послал запрос римскому папе о том, можно ли использовать для причастия ржаной хлеб и пиво, ибо ничего другого все равно нет. Рим тогда рожь не одобрил, «обрекая этот народ на месяцы и даже годы без нужного им причастия» ^[21], но даже в XIII веке Фома Аквинский вынужден был признать годным причастие изо ржи. Теоретически он попытался это обосновать тем, что рожь, по его мнению, фактически та же пшеница, и происходит от пшеницы, посеянной в плохую почву. А вот ячмень другого рода, и поэтому для причастия не подходит. ^[22] По Аквинату, если рожь составляет меньше половины, то она вообще поглощается пшеницей. В XIV веке французский богослов и архиепископ Петр Палудан (Petrus de Palude) считает пригодным любой хлеб с крахмалом, а Каетан признает для причастия хлеб из любого зерна. ^[23] Существовали и монашеские ордена, имеющие только ржаной хлеб как обет бедности. Замена отсутствующей пшеницы на то, что доступно, отнюдь не только в средние века практиковалась. И речь не об экзотическом причащении алеутов рыбой, когда святитель Иннокентий вынужден был перевести на алеутский «Я есмь Рыба Жизни». При любых сложностях с пшеничным хлебом, естественно, искалась замена, а замене тут же находились богословские объяснения. Например, в докладе на Поместном Соборе 1917-1918 гг. в России отмечалась возможность приготовления евхаристического хлеба «из всех сортов муки до ржаной включительно, ибо смысл Таинства Евхаристии не в цвете веществ, необходимых для оного, а в единении между собой верующих». ^[24] Священники, заметим, слегка ошибались насчет того, что «смысл не в цвете веществ». В цвете, похоже, смыл и был, Пасхазий мог бы нам многое рассказать на эту тему. Впрочем, не только он. Ведь споры о евхаристии еще только начинались, и у всех основных защитников взглядов Пасхазия есть нечто общее. Поэтому, прежде чем делать вывод о вероятности того, столкнулся ли Пасхазий с «кровавым хлебом», имеет смысл посмотреть, что происходило дальше.

Через три года (или восемь лет спустя, данные расходятся) после эпидемии в Ксантене Пасхазий умер. Учение Пасхазия догмой при его жизни не стало, лишь вызвало вялые богословские споры, вскоре почти утихшие. Со временем даже о самих персонажах подзабыли, и трактат Пасхазия часто приписывался блаженному Августину, а возражения Ратрамна — Иоанну Скоту Эриугене.

Но заложенная Пасхазием мина замедленного действия пребывала в боевой готовности. Двести лет спустя возникнет вторая серьезная волна споров на эту тему, пару оппонентов Пасхазий-Ратрамн сменит новая пара Ланфранк-Беренгарий.

1. Юнг, Карл Густав. Психологические типы. М.: ACT, 1998. С. 53

2. Ibid., 52

3. Элиаде М. Оккультизм, колдовство и моды в культуре. М.: ИД «Гелиос», 2002. С. 113-149.

4. Юнг, 1998, 53

5. Mitchell, Nathan. Cult and Controversy: The Worship of the Eucharist Outside Mass. Vol. 4 of Studies in the Reformed Rites of the Church Series. Liturgical Press, 1982. p.82

6. Рогозин П. И. Откуда все это появилось? Ростов-на-Дону: Миссия «Пробуждение», 1993

7. Mitchell, 1982. p.75

8. Ussher James. The whole works, Vol. 3. Hodges and Smith, 1625. p.77

9. Ратрамн из Корби Письмо св. Римберту о людях с песьими головами // Древнейшие государства Восточной Европы. 2003: Мнимые реальности в античных и средневековых текстах. М. Вост. лит. 2005 (vostlit.info)

10. Ratramnus of Corbie: Christ's Body and Blood // Placher, William Carl. Readings in the History of Christian Theology: From its beginnings to the eve of the Reformation. Westminster John Knox Press, 1988. p.142

11. Stock, Brian. The implications of literacy: written language and models of interpretation in the eleventh and twelfth centuries. Princeton University Press, 1987 p.262

12. Mazza, Enrico. The celebration of the Eucharist: the origin of the rite and the development of its interpretation. Liturgical Press, 1999. p.184

13. Taylor Norman Flight from reality Duell, Sloan and Pearce, 1949. p.73
14. Кулишер М.И. История экономического быта Западной Европы. 9-ое изд. Т. 1-2. Челябинск: Социум, 2004. С.93

15. Историки эпохи Каролингов. М. РОССПЭН. 1999 С. 143-160

16. Barger, George. Ergot and Ergotism: A Monograph. London: Gurney and Jackson, 1931. p.43

17. St. Paschasius Radbertus. § 173. // Schaff, Philip. History of the Christian Church, Volume IV: 2.

Mediaeval Christianity. A.D. 590-1073.

18. Bunson, Matthew et. el., Our Sunday Visitor's encyclopedia of saints. 2003. p.631

19. Мулен, Лео. Повседневная жизнь средневековых монахов Западной Европы. X-XV вв. М.: Молодая гвардия, 2002

20. Jacob H.E. Six Thousand Years of Bread: Its Holy and Unholy History., 2007. p.168

21. Osborn, Ronald E. Creative Disarray: Models of Ministry in a Changing America. 1991 p.31-32

22. FitzPatrick P. J. In breaking of bread: the Eucharist and ritual. Cambridge University Press, 1993 p.102
23. Herbermann C.G. The Catholic encyclopedia: an international work of reference on the constitution, doctrine, discipline, and history of the Catholic church, Vol. 7. Universal Knowledge Foundation, 1913. p.490

24. Богословские труды, Тома 33-34. М.: Изд-во Московской Патриархии, 1997. С.330

© D. Absentis 2011