4. Хлебные ереси и догмат

В середине XI века споры о природе евхаристии внезапно вышли на второй виток и разгорелись с еще большей силой.

“Различие воззрений на евхаристию, бывшее причиной разногласия между Пасхазием Радбертом и Ратрамном в IX в., в последнее время обострилось: Беренгарий, глава турской школы, со всей остротой диалектика развивал учение Ратрамна, видевшего во вкушении тела и крови Христа лишь символическое значение. Между тем, его противник Ланфранк, состоявший в то время схоластом при галльском монастыре Бек, горячо защищал материальность тела и крови Христа, вкушаемых в виде хлеба и вина при причастии. ^[1]

Знаменитый схоластик Беренгарий Турский был до некоторой степени рационалистом и, подобно Ратрамну, считал, что вера должна пройти проверку разумом, ибо «в исследовании истины разум — несравненно наилучший вожатый», доходил до откровенных насмешек над церковью, а «каннибализм» Пасхазия считал «неразумием толпы». Из этого, впрочем, видно, что взгляды Пасхазия в тот момент стали относительно распространенными. Причастие в представлении Беренгария — символ, Христос не может быть и на небе, и на множестве алтарей одновременно, а хлеб — это просто хлеб. То есть он, конечно, становится телом Христа — но мысленно, для веры и ума. А реальным мясом — не становится, и по сущности не изменяется. Ланфранк, ученик Беренгария, неожиданно резко выступил против своего учителя: Христос — это реальная плоть, и Пасхазий был в этом абсолютно прав. Затем подключился и второй основной противник Беренгария — кардинал Гумберт.

Беренгарий этот спор проиграл изначально, но заочно — на собор в Риме его еще не позвали, а до второго собора в Верчелли Беренгарий уже оказался в тюрьме. Оба этих собора в 1050 году подтвердили реальное присутствие Тела Христова в хлебе и объявили взгляды Беренгария — и, соответственно, Ратрамна — ересью. Трактат Ратрамна, который тогда, похоже, принимали за работу Эригены, собор определил к сожжению. Четыре года спустя, в 1054 году на соборе в Туре, Беренгарий, вышедший благодаря покровительству друзей на свободу, снова «был соборно и лично допрошен по поводу этой ереси» ^[2], и его заставили признать, что хлеб — это истинно тело Христово. С этим Беренгарий вполне искренне согласился, наверняка сложив Салтыково-Щедринский кукиш в кармане и прошептав про себя «истинно символическое тело, но никак не мясо».

Споры о природе, форме и сущности проникающего в хлеб Христа велись тогда настолько жарко, что этот вопрос, извернувшись в сторону того, какой хлеб для пресуществления в него Христа предпочтительней, несколькими месяцами позже вызвал раскол христианства на католичество и православие. Вот что пишет по этому поводу преподобный Джон Эриксон, специализирующийся в области православного канонического права и церковной истории:

“Судя по тому, сколько было израсходовано чернил и пергамента, можно с определенностью сказать, что для большинства византийского духовенства XI и XII веков принципиальным пунктом разногласия с латинянами был не папский примат и не филиокве, а именно вопрос об использовании бесквасного хлеба в евхаристии. Как пишет один из антиохийских патриархов: «Главная и первостепенная причина разногласия между ними и нами заключается в веществе евхаристии (опресноках)... Вещество евхаристии — это тот пункт, который в сжатом виде включает в себя весь вопрос истинного благочестия».
Люди попроще, как греки, так и латиняне, похоже, разделяли такой взгляд. Как отмечают современные историки, летописцы того периода упоминают о схизме 1054 г. только мимоходом; но когда они все же о ней упоминают, то в качестве единственной причины этого раскола они выставляют спорный пункт о евхаристическом хлебе. Самые ранние записи об этом с византийской стороны просто отмечают: «Патриарх Михаил Керуларий исключил папу из диптиха за употребление опресноков». С латинской же стороны кардинал Гумберт особой буллой отлучает Керулария и его сторонников как «еретиков квасного хлеба», а в жизнеописании папы Льва IX упоминается, что во время его понтификата появилась «ересь квасно-хлебников». На бытовом уровне, как латиняне, так и греки признают этот факт. Например, в тогдашних описаниях крестовых походов упоминается такой случай, когда греки заново освящали алтарь одного храма, оскверненный совершением на нем латинской мессы.
Если даже согласиться с общераспространенным мнением, — т.е. что всю эту историю затеял Михаил Керуларий, чтобы приобрести народную поддержку в осуществлении своих собственных планов — все же нужно знать, что участие патриарха в этом деле вызвало сильное недовольство его современников. И хотя сегодня проблема евхаристического хлеба может показаться не имеющим существенного значения вопросом литургической практики и церковной дисциплины, для византийцев средних веков в этом «заключался весь вопрос истинного благочестия», и потому никакое человеческое постановление не могло дать право использовать опресноки. В связи с этим возникают два вопроса: почему некогда споры, связанные с опресноками, вызывали такой живой богословский интерес? И почему сегодня этот спор кажется таким безжизненным и лишенным смысла? ^[3]

Может, «безжизненным» этот спор выглядит теперь потому, что из хлеба ушла та «жизнь», о которой когда-то писал Пасхазий? Да и сложнее квасной хлеб представить мясом на вкус. В случае пресной безвкусной гостии услужливому воображению справиться с задачей легче. Во времена Пасхазия Фотий, ставший Константинопольским патриархом как раз через год после эпидемии в Ксантене, об использовании латинянами опресноков для пресуществления не писал ничего — не было еще такой практики в католической церкви, разве только в испанской. А в XI веке в православных книгах на необходимость использования квасного хлеба уже указывается. Впервые употребление опресноков в евхаристической практике латинян осуждалось в письме болгарского архиепископа Льва Охридского в 1053 году, и в том же году в латинских церквях Константинополя канцлер Никифор уже выбрасывал из дарохранительниц Святые Дары, приготовленные из пресного хлеба, и топтал их ногами, как утверждает католическая энциклопедия. ^[4] Более тысячи латинских церквей, не отказавшихся использовать пресный хлеб, были закрыты.

Год спустя, сразу после собора, осудившего ересь Беренгария, для решения этих хлебных проблем в Константинополь отправились латинские легаты во главе с кардиналом Гумбертом. Но еще до приезда легатов на собор греческий монах Никита Стифат написал трактат «Послание римлянам об опресноках и посте в субботу», направленный против латинской церкви. Прочитав трактат, Гумберт разразился страшной бранью. Римский легат перевел на латынь имя Стифата именем Пикторатус, что, по его словам, означает животное, которое ползает на брюхе. Он объявил Стифату об отлучении от причастия, чтобы через него «не хулилось имя Господне». В ответе на второе, переработанное Стифатом возражение Гумберт отвечает: «...ты страшно залаял на святую Римскую и апостольскую церковь и соборы всех святых отцов, будучи глупее осла». 16 июля 1054 папские легаты положили на престол буллу, в которой говорилось об исключении из церковного общения с Римом патриарха Михаила, архиепископа Льва Охридского и «сакеллария вышеназванного Михаила, Константина, который богохульно топтал ногами жертвенные дары латинян». ^[5] В ответ на анафему Керуларий отлучил папских легатов. С XIX века это событие стало называться «великим расколом», или, по-гречески, схизмой, и оцениваться как окончательное разделение церквей Востока — греческой, и Запада — латинской. Это не совсем так однозначно, отчуждение церквей началось раньше, а непризнание друг друга позже, но богословские вопросы нас здесь не особо интересуют, как и выяснение, фальшива ли булла от Гумберта, была ли подписана уже умершим папой (который к тому же был в плену почти до момента смерти, смертельно болен, и ему, надо полагать, вообще было не до опресноков и Пасхазия с Беренгарием), кто кого больше называл «собаками» в переписке и кто именно топтал опресноки — Никифор или Константин, или там просто опечатка с запятой в патрологии аббата Миня (например, Michaelis Constantinop.). Наверняка, богословы уже много спорили по поводу этих серьезных вопросов, запятой, букв, «выцеживая комара», но обычно упуская значение именно хлеба. Позже и причащение вином будет католиками отменено, ибо вкус вина и крови, скажем так, несколько разняться, а это могло искушать паству сомнениями в новом догмате. Спор об учении Пасхазия и спор с православием — звенья одной цепи, и проходили оба спора в одном ключе. Позиции Стифата и Беренгария не схожи, но для Гумберта все иные, не по Пасхазию, взгляды на реальное присутствие Христа в хлебе были одинаково еретичны.

“Здесь как в его споре с Беренгарием, Гумберт желает подчеркнуть факт сущностного изменения элементов Евхаристии. Для него signum, который не есть в то же время и essentialiter res, ни в коей мере не может быть таинством. Поэтому он вынужден отрицать утверждение Стифата, что освященные элементы Евхаристии остаются единосущными обычному человеческому хлебу. Обладая таким фокусом мышления, Гумберт невольно сближает позицию Стифата с позицией Беренгария, который смотрел на хлеб Евхаристии просто как на figura Тела Христова. ^[6]

 Так что де-факто к расколу привело все то же учение Пасхазия об «агнце» и «цвете плоти и крови». Вероятно, разногласия между церквями возникли бы все равно, но в другое время и по другим поводам. Споры о природе Христа-жизнедавца в хлебе на этом, впрочем, не закончились. Отлучив хлебных еретиков внешних, следовало приглядывать за внутренними. Еще пять лет спустя, боясь, что под истинным телом Христа Беренгарий все же подразумевал символическое, собор в Риме в 1059 году уже окончательно обязал его письменно отречься от своих взглядов и уничтожить свои сочинения и трактат, на который он ссылался (похоже, уже осужденный собором 1050 г. трактат Ратрамна). «И тот, наконец, словно обращенный, в присутствии собора сжег книги своей ереси, а саму ересь, как ранее и присягал, предал анафеме». ^[7] Полностью тексты Беренгария, соответственно, до нас не дошли и восстанавливались по цитатам оппонентов. Его заставили подписать следующую форму отречения от своих взглядов:

“Я, Беренгарий... проклиная любую ересь, и наипаче ту, в которой меня до сих пор обвиняют… соглашаюсь со святым и апостольским Римским престолом, что... хлеб и вино, полагаемые на алтаре, после освящения уже не символ, а истинное Тело и Кровь Господа нашего Иисуса Христа, что уже не символически, но на самом деле чувственным образом разделяются и преломляются руками священников и раздробляются зубами верных. ^[8]

Текст этого хлебного покаяния был составлен для Беренгария тем самым кардиналом Гумбертом, который ранее положил на престол собора святой Софии буллу об отлучении от Церкви константинопольского патриарха Михаила Керулария и его сторонников как «еретиков квасного хлеба».

Есть здесь один момент, который упорно не замечают, часто относя к более позднему времени — поскольку вино, которое есть кровь, затруднительно «преломлять руками» и «раздроблять зубами», не в зависимости от того, пресуществилась оно или нет, то речь идет именно о хлебе, который есть мясо, а в мясе — уже кровь по определению. Именно эта концепция «самодостаточности» хлеба станет общепринятой и будет использоваться католиками для причащения мирян до Второго Ватиканского собора 1960 года.

Беренгарий к тому же ранее утверждал, что Христа в хлебе нельзя есть бесконечно, ибо даже если бы Христос был величиной с гору, то и тогда его давно бы съели. Соответственно, возник призрак «ереси атомизма». Раз Христос пресуществляется в хлеб совершенно материально и никак не заканчивается под «зубами верных», значит, атомов не существует. Это положение века спустя повлияет на процессы Джордано Бруно и Галилея.

По мнению православного богослова Александра Шмемана, все эти евхаристические споры завели западную схоластику в тупик:

“Когда в начале XI века на Западе возникли попытки «рационального» объяснения Евхаристии, Беренгарий Турский предложил различать «мистическое», то есть символическое, с одной стороны, и «реальное» — с другой. Таинство, по его учению, mystice non realiter. На это Латеранский Собор (1059 г.), осудив такое учение, ответил, что таинство realiter non mystice, то есть реально и, следовательно, не мистично, не символично. И это тупик, в который неизбежно заходит схоластика. Его суть заключается в постепенном отходе от изначального понимания и восприятия того времени, а тем самым и постепенного «выдыхания» эсхатологической сущности Церкви и таинств. Начиная с XIII века, по словам Луи Буйе, «Евхаристия на Западе оказалась погребенной под нетрадиционными формулировками и интерпретациями». ^[9]

Интересно, что и Луи Буйе, известный католический богослов прошлого века, это понимал. А схоластика, надо заметить, в тупик зайти не может — она из него никогда и не выходила. Как бы спекулятивно ни выглядели любые предположения, привлекающие объяснения, не обусловленные метафизической системой схоластики — они единственный путь для попыток осмысления происходящего. Сколько бы томов ни исписали богословы по поводу раскола, евхаристии, споров об опресноках — ответ не может быть найден по определению.

В 1073 году католическая церковь объявила Пасхазия Радберта святым. Спустя шесть лет Беренгарий, все еще находящийся под подозрением, был опять вызван на собор, «на котором Беренгарий, уличенный уже в третий раз, отрекся от своей ереси и предал ее анафеме; эта ересь утверждает, что физические тела, положенные на алтаре, не на самом деле, но лишь образно превращаются в тело и кровь Господни». ^[10]

Двести лет спустя Фома Аквинский, цитируя Пасхазия и не забывая про «цвет плоти и крови» причастия, вставит слова vel pueri (visibili specie in agni vel pueri forma aut in camis et sanguinis colorem monstrata sint) ^[11], узаконив, тем самым, образ Младенца Христа, лежащего на престоле. Аквинат полагал, что евхаристия представляет собой восстановление сущности Голгофской жертвы Христа и потому должна считаться закланием Христа. Поскольку «кровавый хлеб» — явление не повседневное, Аквинату пришлось разработать учение сущностного (но не акцидентного) превращения хлеба и вина. То есть хлеб всегда становится плотью Христа, а для внешнего наблюдателя его акциденции (цвет, вкус, запах) не меняются, ибо «нет у людей в обычае есть человеческую плоть и пить человеческую кровь». Но эти внешние проявления хлеба суть лишь несущественные свойства, что, собственно, аристотелевский термин акциденции и подразумевает, а на самом деле это плоть и кровь, хотя и невидимые. Так когда-то Пасхазий и писал — только сомневающийся или, наоборот, неистово верующий могут увидеть вместо хлеба мясо. А вскоре, еще при жизни Аквината, появятся буквальные иллюстрация евхаристии, и тело младенца начнут изображать расчлененным (ц. свт. Николая, Манастир, 1271). В России изображение закалываемого младенца появится только в конце XVII века на стенописи алтаря церкви Иоанна Предтечи в Толчкове (Ярославль, росписи 1694-1695 гг.). Поскольку каждая гостия в представлении христиан стала являться истинно младенцем Христом, то поверья «протыкают гостии, из которых льется кровь» и «ритуально убивают христианских младенцев» в этом смысле уже практически неотличимы для средневекового верующего, что, вероятно, и привело к «кровавому навету» — тот самый юнговский «дух времени, требовавший конкретизации», а не только проективная инверсия, как полагает Дандес и соглашающийся с ним Панченко. ^[12]

Но вернемся к первым соборам 1050 года. Почему Ланфранк изначально стал так яро защищать старые взгляды Пасхазия, которые за двести лет своего существования мало кого убедили? Не мог ли и он увидеть свой «кровавый хлеб» или услышать о нем напрямую от очевидцев? Были ли тогда, накануне этих соборов, возгорания огня св. Антония? На те года нам, опять же, известен только один такой район. Это Лотаргиния, которая наряду с Бургундией обозначена в энциклопедии Британника как место самой последней в мире (хотя с этим можно поспорить) большой эпидемии эрготизма в 1816 году. Лотаргиния страдала от отравления почти с самого начала распространения в Европе ржи. Вот описание Бове из его «Истории спорыньи», одной из немногих серьезных работ после трактата Баргера:

“В 994 г. были также эпидемии в Бургундии в центральной Франции и в Меце в Лотарингии на востоке Франции. Два года спустя они распространяются в восточном направлении. Снова люди стекались в церкви, или их свозили туда на телегах, дабы их омыли и накормили священники или даже епископы. Страдание, надо полагать, было ужасно для тех, кто имел carnis incendio (лат. сжигание плоти — Д.Абсентис), ибо вопли от боли и ужасное зловоние упоминаются во многих описаниях. Так же ужасны были и сами времена тогда. Помимо мора был голод. Такой, что в Лотарингии в 996 году люди прибегали к каннибализму. Как выразился монастырский летописец Рихер Реймский: «... tanta penuria bladi et aliorum alimentorum omnium invaluit, ut, quod auditu est horrible, homo homine vesci cogebatur» (лат. такова была нехватка зерна и другой пищи, что, как ни ужасно это, человек был вынужден есть человека — Д.Абсентис). При таких отчаянных условиях не удивительно, что любые эпидемии бушевали снова и снова. Еще более ухудшила положение конкуренция двух епископов в 1007 году за епископальное кресло в Меце, что породило войну, и голод стал еще более широко распространенным. Так же, как и эпидемии. Было ли это ежедневным отравление хлебом? Кто может сказать? Эпидемии прошли в Лотарингии в 1007, 1028, 1039. 1041, 1049, 1085, 1105, 1128, 1129, 1130, 1180, 1186, 1195, 1196, 1197, 1198 гг. и с немногими интервалами в течение более чем двух столетий. ^[13]

Бове очень осторожен в определении этиологии эпидемий. Его смущают даже «несколько причудливые» описания летописцев: «Например, в сообщении о различных эпидемиях в Лотарингии один автор рассказывал, что когда вода выливалась на раны — из-за страсти огня, потребляющего плоть — возник пар, и густой туман расползся по всему по зданию и затенил зрение. В то же самое время невыносимая вонь была в комнате, так что даже запах серы или смрад инфекций меркнет перед этим зловонием». ^[14]

Вообще говоря, гиперболу хрониста о паре здесь странно воспринимать столь буквально, она слишком характерно напоминает описание из «Молота ведьм»: «от ведьмы поднимался в воздух совершенно черный пар, высотой в человеческий рост». Бове издал свою работу в 1970 году, до того, как Капорэл привлекла внимание к очевидной, но ранее игнорируемой галлюциногенной составляющей отравления спорыньей. Поэтому Бове не задумался, какой именно хлеб во время голода и эпидемии ел сам хронист. Под действием спорыньи он еще и не то мог увидеть. К тому же ignis inferno представлялся именно адским пламенем, сжигающим людей, и установка на такое восприятие пара от воды, вылитой на «обугленную» конечность, естественна для описания даже и без галлюцинаций. А вот на само классическое стремление залить огонь св. Антония водой внимание обратить как раз стоило, памятуя о страсти к воде плясунов св. Витта и их прыжки в колодцы. Что касается смрада, то он также отмечен во множестве хроник и научных описаниях эрготизма недавнего времени, это совершенно естественно, здесь хронисты ничего не преувеличивали. Обратим внимание на случившуюся «ко времени» эпидемию в Лотаргинии в 1049 году. По аналогии с Пасхазием напрашивается вопрос: а не мог ли осенью (именно осенью, после сбора отравленного урожая) 1049 года Ланфранк оказаться в Лотаргинии?

Хотя Ланфранк и итальянец, но давно осел во Франции. В Нормандии — от Лотаргинии далеко. Но известно, что письмо Беренгария (которое и будет использовано для обвинения Беренгария в ереси) Ланфранка в аббатстве не застало. Куда же он уехал? «Ланфранк отсутствовал в Бек, когда пришло письмо, поэтому оно был перенаправлено ему, вероятно, на собор в Реймс, где это письмо породило слухи, что Ланфранк и сам замешан в ереси». ^[15]

Итак, дело в том, что недавно ставший папой Лев IX созвал в октябре 1049 года собор в Реймсе. И по дороге «римский папа, кажется, посещает каждое второе возможное духовное учреждение в Эльзасе-Лотарингии». ^[16] Вместе с папой путешествует и Ланфранк. После собора путешествие продолжается, к примеру, 14 ноября Ланфранк находится в Ремиремоне в Лотарингии. ^[17] В свое аббатство он вернется только в следующем году.

Итак, Ланфранк, перед тем, как обличать Беренгария в ереси на соборах в Риме в апреле 1050 и в Верчелли осенью того же года, побывал в эпицентре эпидемии эрготизма, где, надо полагать, и убедился, что хлеб — это истинная плоть Христа. После этого вряд ли покажется странным, что именно в его аббатстве начнется почитание гостий:

“Согласно Фристоуну, самый ранний известный случай почитания сохраненных даров — почитание гостии, которую носили в процессии Вербного воскресенья в аббатстве Бек, как это описано в «Статутах» Ланфранка, созданных между 1290 и 1310 гг. ^[18]

В этом дискурсе разовьется католическая Адорация (обожание), культ Христа в хлебе, и для поклонению этому хлебу при церквях, монастырях или в отдельных помещениях будут устраивать особые часовни, именуемые «часовни непрерывного поклонения». Дарохранительница (а не алтарь) станет считаться центральным местом храма, а поклонение пресуществленному евхаристическому хлебу и его созерцание — средоточием мессы. Для хлеба устраивались, и устраиваются сейчас, особые процессии поклонения, это занесено в Катехизис Католической Церкви.

А Гумберт, не менее ярый защитник взглядов Пасхазия, поссоривший из-за хлеба Рим с Константинополем и вынудивший сдаться Беренгария, может, и он тоже как-то связан с Лотаргинией? Может, не случайно в Константинополе вместе с Гумбертом был еще один папский легат по имени Фридрих Лотарингский, будущий папа Стефан IX? Конечно, не случайно — все папские легаты в Константинополе были лотаргинцами. Гумберта тоже часто называли Гумберт Лотаргинский, хотя родился он в Лотаргинии или Бургундии, точно не известно. Вообще говоря, Гумберт здесь напоминает Пасхазия — как и тот когда-то, он, хоть и не в младенчестве, был родителями отдан в монастырь Муайенмутье в Лотаргинии и пребывал там всю свою жизнь, пока епископ тульский Бруно (Туль тоже в Лотаргинии), ставший в 1049 году папой Львом IX, не вызвал его в Рим. За время пребывания Гумберта в монастыре, в Лотаргинии прошла не одна эпидемия (см. список выше). Ну и, конечно, созвавшего собор в Реймсе в 1049 году Льва IX сопровождал не только Ланфранк, «в поездку по Лотаргинии он взял с собою Гумберта». ^[19]

Впрочем, как говорит Рогозин, после соборов XI века с евхаристическим пониманием «по Пасхазию» еще далеко не все было гладко.

“В 1160 году вопрос о догмате пресуществления был предложен на разрешение Парижского богословского факультета. К величайшему смущению кардиналов и папы, собравшаяся ученая коллегия отвергла догмат Пасхазия как лишенный всякого основания в учении Христа, и противоречащий здравому смыслу. ^[20]

Поэтому третья волна споров пройдет уже в XIII веке. Только тогда учение Пасхазия окончательно станет догматом католической церкви. Здесь уже просто по инерции возникает вопрос о том, могли ли увидеть свой «кровавый хлеб» и участники Латеранского собора.

Времена Латеранского собора 1215 года известны своими видениями и психической одержимостью. Тут и долгий альбигойский крестовый поход с массовыми сожжениями еретиков-катаров, считающих католические таинства, в том числе и евхаристию, дьявольским обманом. И детский крестовый поход 1212 года, когда дети пошли неизвестно куда, ведомые пастушком, перед котором овцы ползали на коленях и хором просили прощения, и женщины, одержимые религиозным энтузиазмом и бьющиеся в исступленных конвульсиях. ^[21] В те года и шары огненные появлялись, и хлеб становился кровью:

“В 1214 г. появляется огненный шар, в 1222 г. — огромная звезда в виде пылающего факела конической формы, грозящего поджечь землю. Не меньше поражают воображение «земные» чудеса. В Розуа-ан-Бри в момент пресуществления во время мессы произошло реальное превращение — вино действительно обратилось в кровь, а хлеб — в тело. В одной церкви в Лимузене на алтарном покрове возникло множество крестов. ^[22]

Точный год чуда в Розуа-ан-Бри (Rozoy-en-Brie) Ашиль Люшер не сообщает, а в католической традиции это евхаристическое чудо, как ни странно, не сохранилось (сохранилось другое — в 1216 году в Беннингене). Зато мы знаем, что по данным Виллальба на юге Франции (где и будет захвачена крестоносцами Тулуза) и на севере Испании эпидемия эрготизма шла как раз в 1214-1215 гг. ^[23]

Это уже не очередное совпадение, а тенденция. Таким образом, возвращаясь к Пасхазию Радберту, основоположнику «тупика схоластики», как выразился Шмеман, можно сформулировать гипотезу с достаточной степенью вероятности:

За католическим учением transsubstantiatio, согласно которому сущность (субстанция) хлеба и вина действительно пресуществляется в сущность Тела и Крови Христовых, принятием этого положения как doctrina de fide на четвертом Латеранском Соборе в 1215 году, и де-факто даже за расколом христианства на католицизм и православие, вполне вероятно, изначально могла стоять лишь химическая реакция, которую неоднократно наблюдали, или слышали от тех, кто ее наблюдал, приходившие от этого в суеверный ужас монахи-фанатики во время своих поездок по зараженной спорыньей местности. Первым таким монахом был Пасхазий Радберт, который и задал соответствующее направление богословской мысли. И поверили им только потому, что были эти монахи далеко не единственными, кому такой хлеб довелось увидеть. Они лишь пояснили, как «правильно» понимать те появления кровавого хлеба, которые описывались в хрониках. Феномен «матери ржи» оказался очень многогранен, она могла воздействовать на исторические события не только своим ядовитыми или галлюциногенными свойствами, но и цветом, видом и даже запахом, который она иногда придавала хлебу. Религиозные догмы и психоактивные свойства «черного зерна» на этот эффект накладывались, придавая ему мистическое значение.

С тех пор вера в кровавую плоть и младенцев широко распространяется, поддерживаясь видениями красного хлеба во время эпидемий.

Автор Pupilla Oculi, канцлер Кембриджского университета в 1385 году, считает важным в своем кратком трактате предупредить обычного приходского священника, как ему себя вести, «если, как иногда случается, Тело Христово после освящения проявляется не в форме хлеба, а, например, в виде ребенка или куска плоти и крови». ^[24]

Учение о транссубстанциации было подтверждено в католицизме Тридентским собором (1545-1563 гг.) во время очередной глобальной пандемии эрготизма в Европе, спровоцировавшей безумие охоты на ведьм.

В православии учение Пасхазия начинает понемногу распространяться с XV века и проникает в «Православное исповедание кафолической и апостольской Церкви восточной» только в середине XVII века. ^[25] Споры о нем продолжаются среди православных богословов и сегодня, многие (вполне справедливо) называют принятие этот традиции  «латинским пленением», хотя истоки самого догмата им по-прежнему непонятны. Другую фантазию Пасхазия (о непорочном зачатии Богородицы) православные не признают, считая, как, например, святитель Иоанн, ее принятие католиками «извращением латинянами в новоизмышленном догмате», ведь «христиане не слышали про это до IX века». ^[26]

1. Егер, Оскар. Всемирная история. Том второй. Средние века. Книга II «От Людовика Благочестивого до крестовых походов (814-1096)». С.-Петербург (1904), репринт Спб, 1997-1999. С.192

2. Bertholds und Bernolds Chroniken // Ausgewaehlte Quellen zur deutschen Gechichte des Mittelalters, Bd. 14. Darmstadt. 2002. (рус. пер. Бернольд. Хроника. vostlit.info, даты у Бернольда часто ошибочны)

3.Erickson, John H. The challenge of our past: studies in Orthodox Canon law and Church history St Vladimir's Seminary Press, 1991. p.134-135

4. Fortescue, Adrian. Michael Cærularius. The Catholic Encyclopedia. Vol. 10. New York: Robert Appleton Company, 1911.

5. Migne, J.P. Patrologiae latina cursus completus, vol. 143. Aqud Editorem, 1853, col. 1004

6. Erickson, op. cit.

7. Bernold, op. cit.

8. Hutchison, William G. The Oxford movement: Being a selection from Tracts for the times. Walter Scott Publishing Co., 1906. p.243 (рус. пер. см. правосл. энцикл., Opusculum. Col. 107)

9. Schmemann, Alexander. The Eucharist — sacrament of the Kingdom. St Vladimir's Seminary Press, 1988. p.223

10. Bernold, op. cit.

11. Aquino, D. Thomae de. Sermones valide pii et docti pro dominicis et festivis diebus. 1571. 167

12. см. Панченко А. А. Христовщина и скопчество: фольклор и традиционная культура русских мистических сект. - М.: ОГИ, 2002. С. 166-167

13. Bové, Frank James. The story of ergot: For physicians, pharmacists, nurses, biochemists, biologists and others interested in the life sciences. S. Karger, 1970. p.148. см. также Clementz, Elizabeth. Les Antonins d'Issenheim. Essor et dérive d'une vocation hospitalière à la lumière du temporel. Publications de la Société Savante d'Alsace et des Régions de l'Est. Serie Recherches et documents, Vol.62, 1998. p.33

14. Ibid.

15. Gibson, Margaret T. Lanfranc of Bec Publisher Oxford University Press, 1978. p.67
16. Patterson, Robert. Haskins Society Journal Studies in Medieval History, Vol. 2, 1990. p.81

17. Cowdrey, Herbert E. J. Lanfranc: scholar, monk, and archbishop. Oxford University Press, p.40

18. Robert F. Taft, S.J. What shall we call you? Marian Liturgical Veneration in the Byzantine Tradition. 2005 (рус. пер.)

19. Darras, Joseph Epiphane. A general history of the Catholic Church: from the commencement of the Christian era until the present time, Vol. 3, P. O'Shea, 1869. p.70
20. Рогозин П. И. Откуда все это появилось? Ростов-на-Дону: Миссия «Пробуждение», 1993

21. Люшер, Ашиль. Французское общество времен Филиппа-Августа. Перевод с фр. Цыбулько Г.Ф., СПб: «Евразия», 1999. С. 32

22. Ibid., 27

23. Villalba, Joaquin de. Epidemiologia española; o, Historia cronologica de la pestes, contagios, epidemias y epizootias. Repulles, 1802. p.53-57. или см. табл. Гирша (Hirsch, August, Handbook Of Geographical And Historical Pathology. London, 1883. p.205)

24. Coulton, George Gordon. Five Centuries of Religion: St. Bernard, his predecessors and successors, 1000-1200 A.D Cambridge studies in medieval life and thought. Vol. 1. Cambridge University Press, 1950. p.109-110

25. Успенский Н.Д., проф. Анафора. Опыт историко-литургического анализа. Богословские труды. Сб. 13. М., 1975. С. 125-147. (переиздание: Святоотеческое учение о Евхаристии и возникновение конфессиональных расхождений. Сардоникс, 2004)

26. Иоанн (Максимович), иеромонах. Как св. Православная Церковь чтила и чтит Божию Матерь (1928). Православный Русский Календарь на 1933 г.

© D. Absentis 2011