Глава 12

Гангрена де Солонь

К XVII веку эрготизм стал бичом бедных, «сельской болезнью» — morbus ruralis. От «священного огня» сгорали в основном крестьяне — в Саксонии, Силезии, Солони. С 1630—1650 гг. центром постоянных эпидемий считалась Солонь. Поклонение св. Антонию здесь никогда не угасало. Попытка в 1682 году вынести «смешную и позорную» статую «Антония со свиньей» вызвала резкое сопротивление верующих. ^[1] Согласно аббату Тессье, Солонь была «областью, которая, к сожалению, произвела больше спорыньи, чем вся Франция». Жители Солони были большими любителями ржаного хлеба. Случаи гангрены появлялись здесь с середины августа, после нескольких недель потребления ржаной муки, и ослабевали в течение осени, когда ржаная диета разбавлялась гречневой крупой. Но отказываться от потребления ржи жители не спешили. ^[2]

И так здесь было уже сотни лет. Собственно, название Солонь (Sologne), ранее Secalaunia, и происходит от латинского secale, рожь. Сама местность со временем стала названием болезни:

“Эпидемии отравления спорыньей периодически охватили Солонь с одиннадцатого и двенадцатого веков до самой революции. Эрготизм настолько отождествлялся с регионом, что в восемнадцатом веке болезнь называли «gangrene des Solognots» и «convulsio Solonienses». Задолго до этого крестьяне Солони придумали слово «спорынья» для рогатой ржи. ^[3]

Эпидемии шли постоянно, а научные круги тем временем спорили о причинах болезни. Солонь была для них хорошим местом наблюдения сельских патологий — удобно, недалеко от Парижа. Врач Людовика XIV Фагон (Fagon) упрямо считал виновным атмосферу и некий туман, нападающий на поля и избирательно поражающий колосья. Другие винили скудную диету и нечистоплотность крестьян, кто-то обращал внимание на холод. Некоторые, вслед за немецкими врачами, которые более разумно приписывали болезнь потреблению «рогатой ржи», винили пищу. Те, кто не присоединился к какому-либо направлению, стояли за множественность причин гангрены. ^[4]

Об ответственности пищи за гангрену сообщалось Королевской Академии Наук врачами Марбургской школы, почти догадавшихся о спорынье еще в 1597 году после эпидемии 1596-97 гг. в Гессене, но эту информацию не посчитали достоверной. Наконец, в 1672 году Академия решила послать собственного представителя исследовать «странную болезнь, которая нападает почти исключительно на людей бедных и в голодные годы». ^[5] Этим представителем стал архитектор и анатом Клод Перро, брат известного сказочника Шарля Перро. Академик отнесся к заданию ответственно, и, оставив еще не законченную им колоннаду Лувра, отправился на расследование. По возвращению в столицу он описал в своем отчете то, что узнал от местных врачей и хирургов. По словам Перро, рожь иногда действительно становилась плохой, да настолько, что «те, кто потребляет хлеб, сделанный из этого плохого зерна, теряют части тела от гангрены, кто-то одну часть, кто-то другую; у одного отваливается палец, у другого рука, у третьего нос». Хирург из Монтаржи рассказал Перро, что спорынья поражает рожь почти каждый год, и было только несколько лет, когда этого не происходило. Но если спорыньи нет в больших количествах, то болезнь не проявляется. ^[6]

Академия, как повелось, к докладу отнеслась недоверчиво. Рассказы Перро на позицию академиков не повлияли. А уж сподвигли ли они брата Шарля на написание недобрых сказок, и случайно ли тот надел героине сказки про волка именно красную шапочку — того истории не известно. Но все же не без влияния сообщения Клода Перро, а также усилий Н. Белле, Поля Дюбе, хирурга Чаттона и других врачей, посылавших периодически в Академию письма и образцы ржи со спорыньей, два года спустя Академия решила направить в Солонь еще одного своего представителя, Денис Додарта (члена Академии с 1673 года).

Додарт в поездке пообщался с Тулье, врачом в Анжу, по наблюдениям которого во время эпидемии 1670 года в гангрене явно была виновата спорынья. Более того, Тулье поведал, что его отец, тоже врач, определил вред спорыньи еще в 1630 году, наблюдая эффекты эрготизма на домашней птице. Додарт обнаружил спорынью «почти повсюду», но особенно в Солони, Берри, окрестностях Блуа и в Гатине. ^[7] Хотя вина ржи в гангрене все еще вызывала большое сомнение, Додарт полагал, что присутствие этой болезни у людей, которые ели только ржаной хлеб, и корреляцию между появлением спорыньи и распространением болезни следует рассматривать в пользу того, что именно спорынья была тому причиной. Спустя два года Додарт убедился в связи между эрготизированной рожью и отравлениями, о чем и сообщил в письме к Королевской Академии Наук в 1676 году. Для проверки этой гипотезы Академия приказала скармливать хлеб изо ржи со спорыньей животным. ^[8] После письма Додарта, как принято считать, академики, наконец, поверили в вину рогатой ржи. Исходя из этой даты, конец XVII века упоминается в исторических работах, как время осознания вреда спорыньи. Баргер тоже писал, что среди образованных людей во Франции с тех пор сомнения в причинах болезни уже не было, тогда как в Германии к определенному мнению прийти не могли до 1800 года. ^[9] И хотя далее Баргер указывает, что только «после огромной эпидемии 1770-71 гг. вред спорыньи стал общепризнанным» ^[10] (и даже это не совсем верно, правильнее считать «точкой признания» 1776-1777 гг., см. ниже) в литературе почему-то прижился XVII век. Хофманн так и писал: «С развитием сельского хозяйства и с приходом в семнадцатом веке понимания, что содержащий спорынью хлеб и являлся их причиной, частота и масштабы эпидемий эрготизма значительно уменьшились». ^[11]

Но насчет понимания вреда все далеко не так однозначно. Если, например, во время эпидемии 1721-1722 гг. в Силезии король выпустил указ о запрещении использования ржи, испорченной спорыньей, потому что серьезно страдали даже лошади и свиньи ^[12], то это, скорее, исключение. Эпидемии шли своим ходом, иногда достигая угрожающих размеров.

“В 1754 году обширнейшая эпидемия эрготизма разразилась во Франции, почти приблизившись по своим опустошительным последствиям к эпидемиям средневековья. Началась она в Солони, традиционном своем месте рождения, и распространилась в Ландах, Фландрии и Артуа. Спорыньи была так много, что она составляла треть ржи. Животные получали от корма ту же гангрену, от которой страдал и человеческий род. ^[13]

Но вина спорыньи по-прежнему представлялась сомнительной. Достаточно вспомнить, что знаменитый шведский натуралист Карл Линней утверждал в своей диссертации (De raphania dissertatio medica), изданной в Упсала в 1763 году, что виновницей эрготизма является вовсе не спорынья, а дикая редька Rhaphanus raphanistrum. Линней накормил редькой утку, та почему-то захромала, и натуралист решил, что это и есть искомая болезнь. С тех пор в научных работах в ближайшие 150 лет эрготизм будет называться рафанией. Французская Академия в вине спорыньи тоже была далеко не уверена и опять погрузилась в сомнения. Ибо и сто лет спустя после доклада Додарта мы сталкиваемся с практически аналогичной ситуацией. Очень сильные эпидемии эрготизма в 1770-71 гг. охватили почти все Германию. Во Франции эрготизм бушует в герцогстве Мэн, Туре, Анжу. ^[14] Охвачены также Овернь, Лимож и, конечно, Солонь. ^[15] (Отметим, что эпидемии чумы — или «чумы»? — идут в тех же 1770-71 гг. в Риге, Киеве, Москве. Что это было на самом деле?) Ближайшие лет десять эпидемии эрготизма будут вспыхивать во Франции практически каждый год: «Большие эпидемии бушевали во Франции и Германии, особенно с 1770 до 1780 года». ^[16] Врач Рибер Ветиллар (Vetillart) издал в 1770 году работу по лечению гангренозного эрготизма, где приводит следующий характерный пример ядовитости зараженного спорыньей хлеба:

“Бедняк из Нуана в герцогстве Мэн попросил разрешения забрать отходы отвеивания ржи, чтобы испечь из них хлеб. Он понимал, что такой хлеб может иметь для него пагубные последствия, но необходимость взяла верх над страхом. Последствия выпечки хлеба из такой муки со спорыньей ржи не замедлили сказаться. В течение лишь одного месяца этот несчастный человек, его жена и двое детей погибли в мучениях. Третий ребенок, грудной младенец, который ел panado (хлебная кашица - Д.А.) из этой муки, избежал смерти, но стал глухим, немым, и лишился обеих ног. ^[17]

В Страсбурге в 1771 году выходит трактат Traité du seigle ergoté Рида, военного врача из Монпелье, где присутствуют наблюдения о связи заболевания со спорыньей. Трактат переиздается в 1774 году в Меце. В обзоре 1772 года о нем пишут: «Мсье Рид отмечает и доказывает, что эта ужасная болезнь по-прежнему опасна, появляется каждый год в некоторых областях все с той же степенью ярости, и постоянно вызывает непереносимо жестокие страдания». ^[18] Академики же тем временем все продолжают спорить, виновата спорынья в эпидемиях или нет.

“Тот факт, что вся Солонь потребляла одинаково плохой хлеб, но не все становились жертвами гангрены, сильно увеличивал их сомнения. Наконец, окончательно еще так и не было доказало, что гангрена была результатом отравления. Была ли спорынья именно тем, чего следовало опасаться? ^[19]

В попытке эти сомнения рассеять и найти однозначный ответ на вопрос, аббат Тессье и фармацевт Парментье, известные в Парижских ученых кругах, вновь стали проводить эксперименты на животных. При этом будущему «отцу картофеля» Парментье, казалось бы, выгодно признать рожь опасной и продвигать свой любимый картофель. А аббату Тессье это не с руки, как представителю церкви, которая уже лишила Парментье опытного участка в Доме Инвалидов и работы там же, ибо считала картофель «яблоком дьявола». Однако происходит все наоборот. Собаки, которым скармливает спорынью Парментье, остаются живы, а свинья у Тессье с отвалившимися ушами и хвостом умирает в конвульсиях. ^[20] Парментье, таким образом, объявляет спорынью безвредной и заявляет о «нелепости опасений относительно этого так называемого яда». ^[21] Тессье же в корректность опыта Парментье с собаками не верит: «Тессье говорит, что собаки скорее умрут от голода, чем будут добровольно глотать спорынью». ^[22] Поэтому аббат в противовес Парментье утверждает, что спорынья ядовита, и стоило бы рожь заменить картошкой. Для нас, знающих о многочисленных памятниках во Франции «отцу картофеля» Парментье, о станции метро, названной его именем, это звучит непривычно. Но, возможно, слава Парментье как главного пропагандиста картофеля лукавой историей несколько преувеличена.

В то время во Франции не только церковь шарахалась от картофеля. Ранее считалось общепризнанным, что от этих «чертовых яблок» можно заболеть сифилисом. Затем точка зрения претерпела изменение только в том, что в 1748 году французский парламент запретил выращивание картофеля на том основании, что он, по общепринятому мнению, вызывает проказу. В Бургундии картофель был запрещен еще с 1619 года по аналогичной причине. И хотя Парижский медицинский факультет в 1772 объявил, наконец, картофель съедобным, население по привычке все еще боялось «чертового яблока». Поэтому, вероятно, у Парментье и не было шанса для продвижения своего любимца до Великой Французской революции, которая сбросила с пьедестала рожь и открыла дорогу картофелю. Только в 1789 году выйдет книга Парментье «Трактат о выращивании и использовании картофеля», а сама картошка станет считаться пищей революционеров. Но во вред спорыньи Парментье, похоже, и в самом деле не верил. Несмотря на вроде бы очевидность того, что свиней легче накормить спорыньей, чем собак.

“На скептицизм Парментье Тессье отвечал, что количество спорыньи, которую тот использовал, было не достаточным, и что не разумно опираться на результаты тестов, проведенных с такими маленькими дозами. После последующих демонстраций 1776 года, проведенных Поле, Жюсье и Тессье, большинство членов научного сообщества было вынуждено признать, что гангрена происходит от пищи. Никто не мог отрицать, что рожь со спорыньей есть рискованно, но никто не мог доказать, что в ней и была искомая опасность. Результатом стала единодушная рекомендация правительству: провести дальнейшие проверки на преступниках, осужденных к смерти. Другими словами, тюремный хлеб должен был быть заражен спорыньей. И они добавили: «Так можно наказать преступление способом, непосредственно полезным для человечества». ^[23]

Пока Академия занимается проверками, к 1777 году в Солони от гангренозного эрготизма умирает 8000 человек. ^[24] В том же году эпидемия разыгралась и в Ландах (обе эти эпидемии не попали в список Гирша). Вот эти года мы уже можем считать тем поворотным моментом, когда вина спорыньи становится общепризнанной. Напомню и об одновременной формальной ликвидации ордена св. Антония, последние остатки которого будут окончательно раздавлены в первые годы Французской революции. Поэтому, упоминая описание Адемаром Шабаннским эпидемии 994 года, Феррьер совершенно верно пишет о разных сроках понимания этиологии заболевания и признания ее:

“Много потребовалось времени, чтобы поставить достоверный диагноз, отличить гангрену в ее двух формах, «сухой» и «конвульсивной», от других «огней». Адемару де Шабанну пришлось бы ждать семьсот лет до выявления этиологии, которая свяжет болезнь с пищей, или восемьсот лет до того времени, когда научный мир признает связь между гангреной и грибком спорыньи ржи. Только тогда гангрена с такими симптомами станет назваться эрготизмом. А что касается спорыньи непосредственно, то ботаник Кандолл идентифицирует ее как паразитный гриб, поражающий рожь, в начале девятнадцатого столетия. ^[25]

Единственное, что можно уточнить — первым все же грибковую природу спорыньи определил еще в 1764 году ботаник барон Отто фон Мюнхгаузен ^[26], родственник всем нам известного барона-лжеца. Но это осталось незамеченным.

Парментье тем временем открыл пекарню для снабжения тюрем хлебом. Нет данных о том, исполнил ли он пожелание Академии о выпечке хлеба со спорыньей, и умерли ли в результате таких экспериментов подопытные заключенные. Скорее всего, нет, поскольку Парментье в опасность спорыньи так и не поверил. Он даже стал проверять ее действие на себе. И снова вреда от спорыньи фармацевт не обнаружил.

“Парментье каждое утро в течение восьми дней принимал на пустой желудок половину драхмы порошка спорыньи, не испытывая никакого дискомфорта. «Мой сон, — говорит он, — все это время был спокоен, и даже ни малейшей головной боли не было». Но опасаясь, что спорынья в таком виде, без процесса брожения, не проявила те вредные качества, в которых ее обвиняли, Парментье смешал порошок спорыньи, в пропорции одной четверти, и даже одной трети с обыкновенной мукой, и выпек хлеб, который съел, а также скормил нескольким животным, но никакого плохого эффекта не проявилось. ^[27]

Вероятно, аптекарю просто повезло, и в исследуемых им образцах алкалоидов было мало. Или же за его постоянными «неудачами» могли стоять какие-то неизвестные нам причины. Может быть, стоит учесть, что Парментье познакомил мир с фармакологическим действием спорыньи для облегчения родов еще в 1774 году в Journal de physique, и объявление этого лекарства ядом ему могло быть просто не выгодно. Как бы там ни было, следам за ним и другие врачи в разных странах начали изучать свойства паразита и проверять действие спорыньи в небольших количествах на собаках, на пациентах и на себе. Они ее принимали, ели с ней бутерброды, варили, жарили, пекли с ней хлеб, производили химические опыты. Обнаружено было много интересных свойств. Оказалось, что спорынья придает хлебу кроваво-красный цвет, вид (тесто не поднимается) и запах мяса, что намекает нам на наглядные физические истоки христианского догмата пресуществления, придуманного монахом Пасхазием Ратбертом в IX веке. Тогда хлеб кровавого цвета еще был относительной редкостью, и современные Пасхазию богословы так и не поняли, чем были вызваны кровавые видения монаха. После долгих споров натурализм евхаристии косвенно вызвал раскол православия и католичества, затем был закреплен католическими церковными соборами, а Пасхазий объявлен святым.

Сам вопрос исследований спорыньи был актуальным, ибо в первых десятилетиях XIX века ее стали использовать в медицинской практике в Европе и Америке. Что касается ядовитости спорыньи, то большинство врачей пришло к выводам, противоположенным взглядам Парментье. Лоринсер с коллегами намазали порошок спорыньи себе на бутерброды с маслом. Каждый по две драхмы. Симптомы у всех оказались одинаковыми: колики, тошнота, рвота, слюнотечение, понос. Сходные симптомы были у Гросса с коллегами от одной драхмы. Другие врачи, помимо вышеупомянутых эффектов, отметили головную боль и головокружение, похожее на опьянение, снижение пульса. ^[28] Но поскольку спорынья облегчала роды и останавливала кровотечение, ее все равно стали применять широко, она заполнила прилавки аптек по обе стороны океана, подобно современному аспирину.

Только в 1853 году Луи-Рене Тюлан (Louis René Tulasne) окончательно расставит последние точки над вопросом спорыньи, подтвердит, что она вызывала мучительную смерть людей и животных, свяжет ее с «медвяной росой» и распишет сложный жизненный цикл развития паразита. Применять порошки из спорыньи в медицинских целях от этого не перестанут. Только Россия будет поставлять на мировой рынок до 10 000 пудов спорыньи ежегодно. Но все это — уже XIX и XX века. А мы вернемся к некоторым аспектам эпидемий в Солони.

Проблема была не только в академиках, но и в самом народе. Как и в России, никто во вред спорыньи не верил, или верить не хотел. Баргер писал: «Неспособность многих врачей того времени видеть в спорынье причину болезни не менее примечательна, чем постоянство крестьян в употреблении в пищу хлеба, сделанного изо ржи со спорыньей». ^[29] Но врачи — класс привилегированный, они едят хлеб белый. Для них это, по крайней мере, не вопрос жизни и смерти. Упорство крестьян здесь все же более впечатляет.

Причины положительного отношения крестьян к спорынье понять никто не мог. Тессье тщательно изучил эпидемию и даже, возможно, первым отметил выкидыши, вызываемые спорыньей в хлебе: «Стоит также отметить, что Тессье является единственным, насколько нам известно, автором, который отметил аборты в результате потребления хлеба, содержащего рогатую рожь». ^[30] Аббат очень нервничал по поводу равнодушия солонцев к опасности. «Рожь и спорынья, рожь и паразит вместе, и все это перемалывается в муку. Вырастите что-нибудь другое! — восклицал Тессье. — Почему бы не выращивать картофель, который процветал бы в бедной почве и давал бы намного более высокие урожаи?» До криков Тессье никому не было дела. Разозленный на это врач в своем отчете Академии от 12 мая 1778 года так, по словам Феррьер, обрисовал типичного жители Солони: «бледный и с болезненной фигурой, менее пяти футов ростом, со слабым голосом, вялыми глазами и медленной походкой. Им управляет невежество, упорство, рутина, тупость и имбецильность, и эти последние два термина употреблены строго в медицинском смысле. Недоедание ослабило умственные способности этих людей». ^[31]

Мы-то теперь знаем, что умственные способности населения могли ослабеть как раз из-за потребления спорыньи, но этот классический ее эффект был тогда Тессье неизвестен (хотя Таубе уже указывал на «тупоумие» больных во время эпидемии 1770-71 гг.). С точки зрения Тессье жители Солони, казалось, были просто еще более глупы, чем их собственные цыплята. Поскольку эти цыплята, в отличие от солонцев, придерживались хорошего режима: вставали рано, ели, когда хотели, были счастливы, ложились спать рано, и вовсе не желали есть что-либо вредное. Цыплята опасались есть эрготизированное зерно: «Если спорынья подмешивалась в пищу, они предпочитали обходиться три или четыре дня без еды». При этом распространение знаний о вредности спорыньи было уже развито. Людей о ее вреде предупреждали. Вешали на стенах объявления. Священникам округа и землевладельцам рассылались директивы. Как пишет Феррьер: «Фактически, информационная кампания была успешна; солонцы, казалось, были очень хорошо осведомлены об опасности. Но, хотя они знали, они не слушали. Если это было не невежество, то что побуждало солонцев продолжать игнорировать опасность ржи со спорыньей? Этот вопрос сбивал с толку большинство наблюдателей». ^[32]

Тессье, хотя и близко не понимал природу спорыньи, считая ее появление влиянием воздуха, почвы и солнца ^[33], в ее опасности, тем не менее, не сомневался. И почему эту опасность крестьяне игнорируют, понять никак не мог. Если бы аббат знал, что крестьяне в России не только оставляют спорынью в зерне, но и добавляют ее в хлеб специально, если ее не хватает, он уже стал бы, вероятно, думать о происках дьявола. Но поскольку Тессье об этом не ведал, то по-прежнему задавал себе вопрос: «Какой же неотвратимый рок тяготеет над всеми этими людьми, знающими, что спорынья может сделать их больными, и беззаботно оставляющими ее в зерне, которое они едят? Ведь я не могу сомневаться относительно того, что именно жители Солони думают о спорынье. Все те жители, которых я опросил в этом округе, поведали мне об очень прискорбных последствиях потребления спорыньи на примере членов их собственных семей. Что может быть причиной их безразличия к столь жизненно важной проблеме, кроме их чрезвычайной бедности, которая делает их глухими к нашим крикам об опасности?» ^[34]

Все наблюдения в результате сходились, в основном, к следующему — питаться гнилой рожью было просто техникой выживания. Крестьяне попали в лапы голода, и им ничего не оставалось, кроме как есть рожь со спорыньей или помереть. А в более благополучные годы спорынья была не везде, что усыпляло бдительность. Но у Феррьер по поводу такого взгляда возникают свои вопросы: «Давайте взглянем за пределы этих общепринятых наблюдений. Был ли такой риск принят совсем бездумно? Судьба ли заманила бедных и слабоумных в ловушку необходимостью и отсутствием выбора? Не происходило ли это более или менее сознательно, не являлось ли это более или менее рациональным выбором?» Далее она показывает, что если некоторые страдали и умирали или теряли конечности, то другие избегали этого, но зато «были награждены яркими галлюцинациями», и приходит к выводу, что «сельские жители имели достаточно опыта с этой болезнью и знали клинические эффекты очень хорошо». Плюс спорынья применялась для абортов, и в «этом специфическом использовании, население разбиралось лучше, чем доктора». ^[35] Речь идет о том, что за неимением дорогих привозных наркотиков крестьяне могли употреблять плевела, спорынью и т.п. вполне осознанно. И бывали вознаграждены за это видениями. Таким образом, Феррьер оказалась еще одним, кроме Матосян, историком, который не проигнорировал «неприличное» для исторических школ галлюциногенное влияние спорыньи и других «простонародных наркотиков» (так называется у нее соответствующая глава).

“Солонцы ели ржаной хлеб летом; менее бедные могли питаться смешанным хлебом изо ржи и пшеницы, а затем изо ржи и гречневой крупы, когда был урожай гречихи. Таким образом, их хлеб содержал переменные пропорции ржи и переменные пропорции ржи со спорыньей. Основная предосторожность была в том, чтобы не использовать хлеб из 100% зараженной ржи. Так как такой хлеб не был плохим на вкус, то солонцы полагали возможным избежать отравления, если они не будут есть хлеб со спорыньей постоянно. Так они уменьшали возможность гангрены. Эти крестьяне, которых считали ненормальными, имели, в итоге, свою собственную альтернативную стратегию безопасности. Неспособные полностью избежать риска и устранить спорынью из диеты, они стремились ограничить ее вредные эффекты. Отчаянная потребность в достаточных количествах пищи могла приспособить расчетный риск. Между явной опасностью голодной смерти и возможным риском — не всегда доказанным или доказанным не всегда достоверно — гангрены, солонцы выбирали меньшее из двух зол. Эффекты таких методов самоопьянения в терминах психического состояния должны все же быть оценены. Они могли быть огромны, приводя к воображаемой вселенной «где образы монстров и кошмары возникают из небытия, описанные поэмами, балладами, историями и легендами в бесчисленных вариациях страха, удивления, экстаза, изумления, лихорадочного возбуждения и иррациональных эмоций». Не так давно большая доля народной культуры обнаружила такую вселенную с помощью местных наркотиков. ^[36]

Как я уже отмечал выше, можно, вероятно, сделать еще один шаг и предположить, что на эрготизированную рожь можно было при определенных условиях просто физически «подсесть». Это дополнительная возможность более полно отвечает на вопросы аббата Тессье и на загадку «картофельных бунтов». Также не стоит забывать и о возможных древних языческих корнях ритуального потребления спорыньи, омелы и других веществ. По крайней мере, присутствие этих веществ в желудках некоторых из знаменитых кельтских «болотных мумий» железного века, найденных в торфяных болотах Европы, еще никак не объяснено и может восходить к аграрным культам плодородия и мистериям.

1. Ferrières, Madeleine. Sacred Cow, Mad Cow: A History of Food Fears. New York: Columbia University Press, 2005. p136

2. Ibid., 137

3. Kupfer, Marcia Ann. The art of healing: painting for the sick and the sinner in a medieval town. Penn State Press, 2003. p 53

4. Ferrières, 2005, 136

5. Read, 1774, 63

6. Ferrières, 2005, 136

7. Dodart. Mémoires, 562-63, 564

8. Ibid., 564-65

9. Barger, George. Ergot and Ergotism, 1931. p.59

10. Ibid., 76

11. Хофманн, Альберт. ЛСД — мой трудный ребенок. 1980.

12. Fleming, George. Animal plagues: their history, nature and prevention: Vol. 1, 1871 p.234

13. Report of the commissioner of agriculture for the year of 1884 // Executive documents of the House

of Representatives. Washington. Government printing office. 1884 p.246

14. Hirsch, August, Handbook Of Geographical And Historical Pathology. London, 1883 p.208

15. Barger, 1931, 61

16. Purchase I. F. H. Mycotoxins. Elsevier Scientific Pub. Co., 1974. p.73

17. Wright, Samuel. On Ergot of rye // Edinburgh medical and surgical journal, Vol. 52. A. and C. Black, 1839. p.313

18. Societe de gens-de-lettres. L'Esprit des journaux, francois et etrangers. Valade, 1772. p.45

19. Ferrières, 2005, 137

20. Phillips, Charles Douglas Fergusson. Materia medica and therapeutics. J. and A. Churchill, 1874 p.543

21. Ferrières, 2005, 138

22. Phillips, 1874, 543

23. Ferrières, 2005, 138

24. Barger, 1931, 61

25. Ferrières, 2005, 135

26. Münchhausen, Otto von. Der Hausvater. Part 1. Hannover: N Försters und Sohns Erben; 1764. p. 322

27. Neale, Adam. Researches Respecting the Natural History, Chemical Analysis, and Medicinal Virtues, of the Spur, Or Ergot of Rye (1923). BiblioLife, 2010. p.69

28. Stille, Alfred. Therapeutics and materia medica. 1864 p.586

29. Barger, 1931, 76

30. Neale, 1923, 17

31. Ferrières, 2005, 138

32. Ibid., 139

33. Wright, Samuel. An Experimental Inquiry into the Physiological Action of Ergot of Rye. Edinburgh medical and surgical journal, Vol. 52. A. and C. Black, 1839. p.303

34. Ferrières, 2005, 139

35. Ibid., 140

36. Ibid., 145

© Absentis 2010