Глава 8

Да сожжет тебя огонь Святого Антония!

«Антонов огонь ему в зад, этому ювелиру, который их сделал, заодно и придворной даме, которая их носила!» — такое проклятие вложил Франсуа Рабле в уста Гаргантюа в XVI веке. Не каждый современный читатель, даже если знает, о чем речь, сможет прочувствовать эту фразу. А весельчак и шутник Рабле, будучи врачом, выражает, казалось бы, очень уж недоброжелательное отношение к упомянутым персонажам. Нарочитой народной грубостью Рабле рушил образы и нормы литературности. Того же антонова огня он в предисловии желает и читателям, не верящим в правдивость его хроники. Это не просто пожелание «да что б вы сдохли» — дикий суеверный ужас антонова огня уже многие столетия постоянно витал над Европой.

“«В то время пламя болезни выжигало лимузенцев» — так перо Адемара де Шабанна отобразило в 997 году один из обоснованных страхов рубежа тысячелетия. Эпидемия была известна под сорока различными названиями на шести разных языках, но чаще всего ее называли огнем Святого Антония или священным огнем, в пламени которого люди сгорали от внутреннего «огня», который жег так, что их конечности раздувались и отпадали. «Да сожжет тебя огонь Святого Антония!» — это было самое худшее проклятие, которое только можно было пожелать врагу, ибо боль эта была ужасна, а затем она убивала. ^[1]

Иногда священный огонь горел, не переставая, десятилетиями, иногда надолго затаивался в некоторых областях, но всегда неожиданно возвращался.

“Два бенедиктинца посетили монастырь в 1639 году: «монахи вновь милосердно открыли свои больницы, долго стоявшие закрытыми, для несчастных, пораженных болезнью; с большим состраданием мы рассматривали двадцать из них: одни без ног, другие без рук, некоторые без ног и рук, ибо эта болезнь может быть вылечена только отсечением членов, на которые она сначала нападает. Там был очень квалифицированный брат, который не упустил ничего. Он показал нам ноги и руки, отсеченные сто лет назад, которые были точно такими же как те, что он отсекает каждый день — то есть черные и полностью сухие». Любой посетитель мог видеть мумифицированные члены, напоминающие сухой лес, выставленные ex-voto в двери церкви аббатства. ^[2]

Откуда взялась «огненная чума» никто не понимал, об опасности ржаного хлеба Европа не догадывалась более тысячи лет с момента его распространения. Или, точнее, почти не догадывалась — все же гангренозную форму эрготизма в Париже в 945 году пытались объяснить испорченной пищей (Flodart), в 1089 году, во время при сильной эпидемии, заметили, что хлеб был красным (Sigebert), а в 1125 году уже высказывалось мнение (Dumont), что болезнь вызывается употреблением в пищу плохого хлеба пурпурного цвета. Но рациональные мысли быстро уступили место мистическим. Гнев Божий и происки бесов казались более достоверными объяснениями, да и тем, кто зарабатывал на болезни, никакие объяснения нужны не были.

“Появившийся в Средневековье «огонь» походил на чуму: внезапный и агрессивный. Походил он также и на проказу: полиморфный (под названием скрывалось два или три вида гангрены). Но он не был заразен, как чума, и не был столь же смертелен как чума. Однако болезнь досаждала достаточно, чтобы общество получило большую долю инвалидов, искалеченных, безруких и безногих калек, и широко распространилась повсюду на континенте и в каждой социальной страте, вызывая мольбы к святому Антонию об излечении. Появился религиозный орден по уходу за больными, антониты. ^[3]

Массовые отравления спорыньей почти во всех статьях и монографиях называют эпидемиями эрготизма или даже пандемиями. Тут есть определенный нюанс: в энциклопедиях эпидемия обычно определяется как «распространение какой-либо инфекционной болезни человека, значительно превышающее уровень обычной (спорадической) заболеваемости на данной территории» (БСЭ). Ключевое слово здесь — «инфекционной». Поэтому эрготизм называть эпидемией вроде бы не совсем верно. Но как еще назвать неинфекционное пищевое отравление, часто охватывающее огромное количество населения на больших площадях? Сложно представить себе какую-нибудь «пандемию отравления мухоморами». Ибо мухоморы просто так на обед не ели даже чукчи или берсеки. Нет эпидемий отравления беленой или белладонной. Да и вообще слов, конкретизирующих источник отравления, подобно специальному названию «эрготизм», не так уж много. Существует, например, термин «меркуризм» (отравление ртутью), но нет эпидемий меркуризма, хотя гибли от ртути не так уж редко, от золотильщиков купола Исаакиевского собора и «золотых ворот» церквей до «сумасшедших шляпников», нашедших отражение даже в «Приключениях Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла. Нет «свинцовых эпидемий», хотя такое название и использовали газетчики в 30-е годы в Берлине, когда там отравились свинцом 850 человек. Все это несравнимо со спорыньей, которая приходила с хлебом, ежедневной пищей, калеча людей, принося с собой смерть и безумие в течение многих столетий. Аналогов у нее просто нет. Поэтому вспышки эрготизма называют эпидемиями — давнее спонтанное исключение из правила, иногда применяемое еще к авитаминозам — пеллагре, цинге и пр.

Врач Максудов, исследующий в 1927 году уральскую эпидемию, назвал свою работу «Токсидемия...», исходя именно из таких оснований: «Для обозначения массовых случаев отравления спорыньей в литературе до сих пор употребляется термин „эпидемия“. Так как термин этот, в виду отсутствия в данном случае инфекционного начала, не вполне здесь подходит, то мы и сочли более правильным употребить слово „токсидемия“, желая этим обозначить массовый характер заболевания и токсическое его происхождение». Проф. Выясновский, изучающий последствия этой эпидемии восемь лет спустя, также использует обозначение «токсидемия». Но не прижилось, так в литературе отравления спорыньей эпидемиями по-старому и называют.

Большинство же так называемых «психических эпидемий», столь хорошо известных нам по средневековью — бесоодержимость монашек, ликантропия, страх уменьшения члена, боязнь узелков, пляски Витта, тарантизм, ужас перед вампирами и пр. — результат воздействия все той же спорыньи. Надо заметить, что этот момент еще плохо осознается многими историками. Как отмечает ботаник Арм Торбьйорн, показавший связь эрготизма и процессов над ведьмами в Норвегии, до сих пор такие аргументы звучат более убедительно «для ученых, специализирующихся в естественных, а не в социальных науках, с заметным исключением только в виде работы Матосян». ^[4] То есть по отдельным моментам связь событий с отравлением спорыньей некоторые авторы прослеживают, но общую картину обозначают редко. Поэтому, например, нижеследующую цитату, действительно, пока легче увидеть не в исторической работе, а в справочнике по промышленной микологии:

“Современные механизированные процессы могут значительно уменьшить загрязнение зерна спорыньей, но в течение Средневековья эрготизм был так широко распространен, что главные исторические события, как предполагают, связаны с загрязненной хлебной мукой. К ним относятся частые охоты на ведьм в Европе и в американской колонии Массачусетс, «великий страх» перед Французской революцией и первый крестовый поход. Исторические отчеты предполагают частые драматические эпизоды массового отравления спорыньей в средневековой Европе. ^[5]

Тем не менее, хотя книга Матосян до сих пор является единственной объемной работой по этому вопросу, некоторые специалисты по культурной антропологии стоят на схожих позициях. Характерна, например, позиция профессора Хомаюна Сидки из университета Майами, который в своем исследовании о колдовстве и ликантропии склоняется к тому, что литература по охоте на ведьм точна, а увлечение последние десятилетия ментализмом чрезмерно. Он ищет физические феномены (наркотики, болезни и т.д.), которые могут объяснить верования в колдовство и приходит к выводу, что физические причины «реальны» и «научны», а психологические и культурные — нет. ^[6]

Крупные эпидемии эрготизма были обычным делом в Европе в средние века. Смертность бывала меньшей, чем при эпидемиях чумы, но размах поражения ареалов соответствовал. «Иногда смертельная гангренозная болезнь, известная как эрготизм и возникающая в результате пищевого отравления хлебом, испеченным из зерна со спорыньей, охватывала большие районы континента, подобно посещению чумы». ^[7] В некоторые из известных эпидемий смертность от эрготизма, тем не менее, бывала столь же глобальной: «В прошлом отравления спорыньей по причине загрязненности муки наблюдались довольно часто и носили характер эпидемий. Во время сильных вспышек число жертв приближалось к количеству жертв во время чумы и холеры». ^[8] То есть в этих случаях потребление спорыньи превышало смертельную дозу для данного урожая (количество алкалоидов в спорынье непостоянно, меняется от почти полного отсутствия до 2%; минимальная смертельная доза 5-10 грамм при высоком количестве алкалоидов). Среднюю смертность можно условно принять около 20%, Баргер описывает ряд эпидемий со смертностью до 60%. ^[9]

Еще с XIX века появлялись различные теории о синергизме болезней. Например, была высказана мысль, что бациллы чумы легче поражали ослабленное эрготизмом население. Последнее время и трактовка Броделя о вине именно черных крыс в распространении «черной смерти» представляется все более сомнительной, поскольку путь чумы плохо совпадает с их передвижением, а серые крысы, как выясняется, подвержены ей не меньше. Чем же в действительности была эта «черная смерть»? Но мы сейчас не будем углубляться в достаточно спорную этиологию этого мора, а посмотрим на общепризнанные эпидемии эрготизма. С 837 по 1347 года в центральной Европе зафиксировано примерно 50 эпидемий. То есть раз в восемь лет. «Подсчитано, что приблизительно 132 вспышки эрготизма произошли в Европе до 1789 года (Dotz, 1980; Haller, 1981)». ^[10] Профессор Клайд Кристенсен утверждал: «с 900-го года, когда ведение хроник стало обычным во многих областях Франции и Германии, до приблизительно 1300 года, серьезные эпидемии эрготизма, охватывающие большие области, фиксировались каждые пять — десять лет, а меньшие эпидемии, вероятно, возникали в различных местах каждый год». ^[11]

Нет сомнений, что в реальности эпидемии происходили значительно чаще, чем мы можем судить по хроникам. Ибо мы не знаем, сколько еще свидетельств до нас просто не дошло. Сколько хроник сгорело в пожарах и пропало в нескончаемых войнах. К тому же значительная часть «моров» или «чумы» вообще не идентифицирована, как в Европе, так и в России. Так же ясно, что «зафиксированные эпидемии» — это те, от которых массово гибло население, а симптомы соответствовали «огню св. Антония» или «злой корче». Например, тарантелла не общепризнана однозначно как эпидемия эрготизма, несмотря на смертность. Даже о плясках Витта идут споры. И если люди в основном просто бредили и галлюцинировали, а умирали мало (доза алкалоидов спорыньи была меньше смертельной, а их состав предрасполагал к психозам и галлюцинациям), то это вообще никто не записывал в эпидемии. Ведь наблюдались лишь божественные видения и дьявольские наваждения. Никто не считал «искушение бесами» следствием заболевания. Антонов огонь, как физическая болезнь — это одно, а воспетая в христианских преданиях борьба св. Антония с чудящимися ему демонами — совсем другое. Хотя связь священного огня с «одержимостью» и видениями бесов прозрачна — мало сомнений в том, что именно поэтому огнем св. Антония заболевание и назвали, памятуя знаменитые видения святого, — но скорее в том смысле, что болезнь — это одно из средств искушения, ее бесы с помощью ведьм и насылают. А сами видения бесов для средневекового человека — ожидаемая реальность. Они приходили к святому Антонию, они могли прийти и к ним.

Сомнительны и столетние перерывы эпидемий в Европе. Это значит только, что данные не сохранились или мор, упоминаемый в летописях, описан так невнятно, что его трудно классифицировать. Хотя иногда в крупных эпидемиях перерывы, похоже, случались. Например, во Франции, согласно описанию М. Феррьер, эрготизм возобновился в 1638 году «после долгого затишья», на время которого монахи ордена св. Антония даже закрывали свои больницы. Впрочем, затишье было не таким уж и долгим, ибо, когда эпидемии возобновились, «коллективная память о болезни оставалась достаточно яркой, чтобы сразу распознать неконвульсивную форму огня святого Антония». ^[12]

Заражение полей спорыньей в средние века нередко становилось глобальным. Профессор Джордж Худлер, специалист по патологии растений, пишет: «фактически, средневековые хроники показывают, что в годы, когда погодные условия для спорыньи были особенно благоприятными, 30 процентов собранного зерна были, скорее, вообще не зерном, а склероциями спорыньи». ^[13] Кристенсен замечает, что «в течение некоторых из европейских вспышек эрготизма люди потребляли в 20—150 раз больше спорыньи, чем это допускается для корма скота в Канаде». ^[14] В эпидемию 1754 во Франции «спорынья была настолько в изобилии, что составляла треть всей ржи». ^[15] Баргер указывает: «часто три четверти зерна состояли из спорыньи и других примесей». ^[16]

Данные на XVI — XIX века можно увидеть в обычном словаре Брокгауза: «По Гиршу, в Европе с 1581 по 1879 гг. были 62 эпидемии» ^[17] (см. табл. Гирша ^[18]). Бове упоминает 65 эпидемий конвульсивного эрготизма между 1581 и 1889 гг. ^[19] То есть примерно раз в 5 лет. XVII век ознаменовался особо массовыми эпидемиями эрготизма по всей Европе. «Гангрена свирепствовала в течение двух столетий и была особенно страшна в течение „тех бурь голода“, по выражению епископа Эспри Флешье, которые разорили Францию Людовика XIV. За пределами Франции признаки эпидемии наблюдались по всей империи: ею был затронут Эльзас, и Англия в 1661 году, и Швеция». ^[20] Поэтому массовые психозы, сожжения ведьм, появление вампиров и оборотней в это время удивления не вызывают.

Ситуация сильно усугублялась еще и тем, что крестьяне и в Европе, и в России никак не хотели верить во вред спорыньи. Ученые обращали на это внимание еще с XVIII века, но изменить ситуацию не могли. О том же пишет в XX веке и Выясновский:

“Условия возникновения эрготизма в средние века, а также в Царской России постоянно были связаны с двумя факторами: обилием маточных рожков во ржи при слабых возможностях их отделения (мелкое зерно) и бедностью населения, не имеющего запасов чистого хлеба.
В большинстве случаев оба эти сами по себе уже весьма значительных фактора отягощались невежественностью и темнотой населения, весьма скептически относившегося к указаниям о вредности засоренного спорыньей хлеба. В силу этого, при всех массовых токсидемиях, несмотря на проявления болезни, население всегда более или менее длительный промежуток времени фактически продолжало употреблять хлеб с примесью спорыньи. ^[21]

В России эпидемии широко распространились позже, чем в Европе (рожь стали широко возделывать не ранее XI—XII в.), но когда именно они начались, никто не знает (можно без особых натяжек предположить, что сразу и начались). С исследованием описаний эпидемий в русских летописях дела обстояли хуже, чем в Европе, живое подтверждение чему — статья энциклопедического словаря Брокгауза, согласно которой первая эпидемия в России случилась только в 1710 году. Можем мы в это поверить? Конечно, нет. И будем правы. Первые попытки идентифицировать эпидемии эрготизма в русских летописях были предприняты в конце XIX века, но составители словаря их не заметили. Еще Эккерман в своей диссертации от 1884 года первым отметил связь странной эпидемии, появившейся сперва в 1092 году в Полоцке, а затем в Киеве, с огнем св. Антония, бушевавшем тогда в Европе. Согласно Лаврентьевской летописи, в Полоцке произошло «предивно» — всю область наводнили страшные невидимые ночные бесы, и умирал всякий любопытный, кто выходил из дома посмотреть на них. Потом бесы стали появляться и днем, и хотя их все равно никто не видел, «но конь ихъ видѣти копыта; и тако уязвляху люди Полотьскыя и его область». ^[22] А в Европе тем временем начались безумные крестовые походы. Сейчас об этом «совпадении» совершенно забыли даже историки медицины. Данные по эпидемиям эрготизма в России не систематизированы и сегодня.

1. Ferriere, M. Sacred cow, mad cow. Columbia University Press, 2005. pp.134-135.

2. Ibid., 135

3. Ibid., 135

4. The Witch Trials of Finnmark, Northern Norway, during the 17th Century: Evidence for Ergotism as a Contributing Factor. / Torbjorn Alm Department of botany, Tromso museum, University of Tromso, N-9037 Volume 57, Issue 3 (September 2003) // Economic Botany, Article: pp. 403-416

5. An Z. Handbook of industrial mycology. Volume 22 of Mycology series, Lemke, Paul A. CRC Press, 2005. p.437

6. Sidky H. Witchcraft, Lycanthropy, Drugs and Disease: An Anthropological Study of the European Witch-Hunts. 1997

7. Grieve M. A Modern Herbal. London, 1931.

8. Спорынья (маточные рожки) — Аналитический обзор. Р. В. Куцик, Б. М. Зузук. Ивано-Франковская государственная медицинская академия. // Провизор, 2002, № 12.

9. Barger, George. Ergot and Ergotism: A Monograph. London: Gurney and Jackson, 1931. p.39

10. Finger, Stanley. Origins of Neuroscience: A History of Explorations Into Brain Function Oxford University Press US, 2001, p.220.

11. Christensen C. M. Molds, mushrooms, and mycotoxins. University of Minnesota Press, 1975. p.44

12. Ferriere, 2005, 135

13. Hudler G. W. Magical Mushrooms, Mischievous Molds. Princeton University Press, 2000. p.71

14. Christensen, 1975, 44

15. Report of the Secretary of Agriculture. // United States. Dept. of Agriculture. Govt. Print. Off., 1884. p 246, pp. An. PI. I, n. 384.

16. Barger, 1931, 28

17. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, том XXXI. С.-Петербург, 1900.

18. Hirsch A. Handbuch der historisch-geographischen Pathologie, 3 Vols., 1881-1886, pp.204-211

19. Bové, Frank James. The story of ergot: For physicians, pharmacists, nurses, biochemists, biologists and others interested in the life sciences. S. Karger, 1970. p.156

20. Ferriere, 2005, 135-136

21. Выясновский А.Ю. Эрготизм. Классификация форм, клиника и патологическая анатомия хронического эрготизма. / Издание Психоневрологического института. Пермь, 1937. С. 17

22. Эккерманъ В. Материалы для истории медицины въ Россiи. (История эпидемий X-XVIII вв.) Казань, Тип. В. М. Ключникова, 1884. С.3-4

© Absentis 2010