Глава 9

Крокодилы и воз палок

«В России первая эпидемия „злой корчи“ была в Прибалтийском крае в 1710 г. Следующая в 1722 г. в Москве и Нижегородской губернии: она преимущественно свирепствовала между крестьянами и возвратившимися из Персии войсками. Изучал болезнь врач Gottlieb Schober, по повелению Петра Великого» ^[1] — вот все, что сообщает нам энциклопедия Брокгауза (1900 г.) об эпидемиях эрготизма до XIX века. Разумно ли считать, что в XVIII веке эпидемий произошло всего три, а за предыдущие столетия, когда о вреде спорыньи даже не знали, эпидемий вообще не было? Нет, даже в середине XIX века «Энциклопедический словарь» уже предполагал: «Въ числѣ многочисленныхъ эпидемiй, господствовавшихъ въ древней Россiи, преимущественно въ голодные годы, и описываемыхъ лѣтописями подъ общими названiями мора, чумы и т.д. вѣроятно были и эпидемiи эрготизма». ^[2]

И постепенно это становилось ясным. Известный знаток истории медицины, земский врач Нежинского уезда С.Г. Ковнер в конце XIX века обнаружил более ранние данные об эпидемиях. Но на это не сразу обратили внимание. «В России с 1710 г. до 1909 г. зарегистрировано 24 крупных эпидемии эрготизма» ^[3] — утверждала Большая медицинская энциклопедия в 1936 году, молчаливо соглашаясь таким образом с 1710 годом (к слову, десятью годами раньше психиатр Осипов оценивал число эпидемий свыше 50 ^[4]). Только в следующем 1937 году проф. Выясновский напишет: «Первые сведения об эрготизме в России относятся к 1408 году, что отмечено, по свидетельству Ковнера, в Троицкой летописи». ^[5] Действительно, описание мора в Троицкой летописи сомнений в эрготизме не вызывает, как и в его распространенности:

“Того же лѣта (1408) бысть моръ на люди по многымъ странамъ, а болѣсть такова: первое разболится человѣкъ, и руцѣ и нозѣ прикорчить, и шею скривить, и зубы скрегчеть, и кости хрястять, и съставы въ немъ троскотаху; кричить, вопить; у иныхъ же и мысль измѣнится, и умъ отымется; иные одинъ день поболѣвше умираху, а иные полтора дни, а иные два дни; а иныхъ Богъ миловаше: поболѣвше 3 дни или 4, и паки здрави бываху. Сею же болѣстью умирали во волостехъ во Ржевскихъ, Волотьскыхъ, Можамскихъ, Дмитревскихъ, Звенигородскихъ, Персяславскыхъ, Володимерскихъ, Рязаньскихъ, Торускихъ, Юрьевскихъ, есть же индѣ и по Московьскимъ волостемъ. ^[6]

Но эпидемии были и раньше, и позже. Кроме многочисленных невнятно описанных «моровых язв», которые трудно идентифицировать, регулярно упоминаются эпидемии «злой корчи» под старыми названиями. Еще в 1842 году Шимкевич отмечал в своем «Корнеслове русского языка», что «Встарину вмѣсто корчь писали коркота (Арханг. Лѣт. 100) и коркотная болѣзнь (ИГР. V, пр.222)». ^[7] Это же можно прочитать и у Даля: «корчи — мн. корчь ж. болезнь судороги, спазмы, корча, встарь коркота». Так что «коркоты» и «коркотная болезнь», которыми полны летописи и жития, — это те самые «злые корчи» (у чувашей — «коркотка»). Понимание этого пришло позже, хотя все симптомы эрготизма были уже давно известны. Только в середине прошлого века эпидемиолог и историк медицины профессор Богоявленский укажет, что под коркотной болезнью «теперь следует видеть не что иное, как судорожную форму эрготизма, появлявшегося после длительного употребления хлеба, зараженного спорыньей». ^[8]

Более ранние отождествления, если такие и были, широко известны не стали. Хотя, казалось бы, и так понятно, о чем речь, когда мы читаем в Устюжской или других летописях: «И бысть на нихъ гнѣвъ Божiй и Пречистые Его Матери, и бысть на нихъ на пути коркота, начало имъ корчити руки и ноги, хребты имъ ломати, и мало ихъ прiидоша въ Новгородъ, и тамъ на нихъ слѣпота бысть...». ^[9]

Часто встречающееся в житиях и летописях название «корчета́», или «корчетная немощь» — это опять те же самые «злые корчи». Наглядно это видно из описаний пандемии эрготизма в 1408—1409 годах. В Троицкой летописи под 1408 годом слов «коркота» и «корчета» не упоминается, но они есть в других описания этих событий. Об этой же эпидемии (уже со словом «корчета») можно прочитать, например, в сборнике житий вологодских святых: «В Ж. нашли отражение многие события русской истории XIV—XVII вв.: победа Димитрия Донского на Куликовом поле, болезнь «корчета», распространившаяся на огромном пространстве от Москвы до Вологды (1409 г.)» ^[10]. «Рускій времянник» сообщает об этой эпидемии более подробно: «Въ лето 6917 попущшу Богу за грѣхи наша прiиде на люди люто умертвiе корчета во властѣхъ Владимерскихъ и Юрьевскихъ и Димитровскихъ и Можайскихъ и Ржевскихъ и Рязанскихъ и Торусскихъ мало же и въ Московскихъ даже и до Вологды». ^[11] А в других источниках та же эпидемия называется коркотой: «интересно отметить еще слово коркоты, употреблявшееся как название болезни: Того же лета моръ бысть на люди по многым сторонам коркотами в волостех Ржевскых, Можаискых... было же инде и в Московских волостех (237 под 1408 г.)». ^[12] Еще одно название «злых корчей» — «корчу́га» ^[13] Позже появятся и другие названия. Михаил Чулков в «Сельском лечебнике» 1789 года называет болезнь «дергота» или «хлѣбенная Цирерина». Чулков приводит подробное описание симптомов отравления и склоняется к тому, что виновны рожки и незрелая рожь, хотя достоверно этого еще не знает. Судороги — это «хлѣбенное коверканiе», а в эпидемию в Киеве «иные жизни, иные цѣльныхъ частей тѣла лишились». Сумасшествие тоже упоминается. ^[14]

 В целом в России преобладала конвульсивная форма заболевания. Характерное описание «воза палок», в отличие от «хвороста конечностей» в Европе, приведено в житиях преподобного Дмитрия Прилуцкого, одном из древнейших памятников вологодской агиографии:

	Конвульсивный эрготизм. Heusinger, 1856, воспр. по Barger, 1931

“В 1409 году в Вологодских пределах появилась повальная болезнь, «корчета», очевидно, так названная потому, что она сопровождалась сильными корчами: в руки больных, чтобы они не поранили ладони ногтями, принуждены были даже вкладывать палки. Многих, страдавших этим мучительным и ужасным недугом, приводили ко гробу преподобного Димитрия. Здесь они, валяясь в муках корчей и каясь во грехах, просили угодника Божия об исцелении, и, по молитвам преподобного, болезнь оставляла тех из них, которые с сильной верою и крепкою надеждою прикасались к его гробу. Такие исцеленные, с радостью повергши палки у гроба чудотворца, возвращались домой, славя Бога и преподобного Димитрия. Когда, по прекращении болезни, братия вынесли из храма оставленные в нем больными палки, то последних оказалось более воза. ^[15]

Это «исцеление» считается основным посмертным чудом святого и носит название «Чудо о болезни корчете». Жития святого переиздаются почти каждый год Спасо-Прилуцким монастырем и различными издательствами, но в примечаниях этиология болезни никогда правильно не указывается. Много упоминаний о коркоте и корчете в последующие годы, например: «В лето 6928 месяца сентября 8 почала быти болезнь коркотная и мор велик, а начася на Успение св. богородици на Костроме...». ^[16] На следующий 6929 год в нескольких летописях — то же самое: «быти болезнь коркотная и на зиму гладъ бысть» (Ростов. Лет), «поча быти болезнь коркотная» (Софий. II Лет). В сентябре 6930 «началасъ быти болезнь коркотная в людехъ» (Рус. Лет по Никонову списку). При этом, впрочем, возможно, что иногда события соседних лет в разных летописях идентичны, но имеют разные даты из-за применения мартовского, ультромартовского или сентябрьского стиля в различных областях.

Устюжский же летописец отсылает нас в более ранние годы: «В лето 6906-го (1398)... И нача емих коробити их и руки и ноги корчитися и в хрептах ломота великая, и мало здравых во град внидоша, и паки многи слепотою мучащася» (На полях к строке приписано другим почерком и другими чернилами: «на пути коркота корчити»). И только позже «по совершении молитвы абие преста язва коркотная и ломотость хребетная». ^[17]

Вымирали целыми поселениями и раньше: «Открытый в ходе исследований древнейший слой принадлежал древнерусскому поселению, возникшему в XII в. и запустевшему в XIV в. Очевидно, причиной его гибели явилась «корчетная» болезнь, упоминаемая в жалованной грамоте 1551 г.». ^[18] Не обходила тогда стороной болезнь и монашеские обители, в этой жалованной грамоте 1551 г. «находим прямое указание на то, что некогда располагавшийся на Великом погосте Троицкий монастырь-пустынь пребывал в запустении „от мору от корчеты“». ^[19]

«Никитинская беда» известна из «Летописца Воскресенского Солигаличского монастыря»: «И попусти Бог князю Никите: прииде на его землю болезнь коркотная и изомроша вси, и погибе град Хлынов». Хотя «Летописец», возможно, ошибается, помещая это событие под 6880 (1372) годом, что зависит от того, был ли Хлынов тогда Вяткой (ныне Киров), или было две различных эпидемии (но это уже за рамками данного поверхностного обзора).

	Редкая икона с изображением искушений святого Антония. Принадлежит к числу памятников, характеризующих неизученные и малоизученные явления русского искусства второй половины XVI в. (Каталог выставки частной коллекции икон арт-галереи «Дежа Вю». Печатный Салон «Эст-М», Москва, 2003, кат. 10)

В свидетельствах чудодейственной силы иконы Троицы, записываемых с 1638 года, упоминается все та же коркота: «В основной своей массе «чудеса» рассказывают о случаях исцеления от различных болезней (глаз, горла, «коркоты», «расслабления», бесноватости и др.». ^[20] И это обычное дело, как отмечал проф. Богоявленский: «Описаниями этой болезни [коркотной] буквально пестрят все страницы „житий“ из Вологды, Углича, Белозерска, Ярославля, Костромы и „Соловецкого патерика“. Из этих описаний видно, что болезнью поражались почти исключительно низшие классы населения, крестьяне, ремесленники, казаки». ^[21]

Заболевание наглядно отразилось даже в названиях сел и деревень. По всей России и Украине были, а некоторые дожили и до наших дней, поселки и деревни Большие Корчеты, Коркоты, Корчуганы, Малые Корчи и т.д. И нет, к «корчеванию», как иногда думают, такие названия обычно отношения не имеют, это лишь поздний эвфемизм. Вот, для примера, описание деревни Большая Корча (Корчинская) на юго-востоке Кировской области (ранее — в Вятской губернии; деревня Малая Корча там тоже есть неподалеку):

“Деревня располагалась среди дремучих лесов в красивом уютном местечке у ключа, окруженного липами. И называлась первоначально Талый Ключ, как рассказывают старожилы. Название деревни связано с какой-то эпидемией, в результате которой умерло много жителей. Люди говорили: «Пришла злая корча». ^[22]

Иногда такие названия деревень, сел и рек вторичны и образовались не по факту эпидемии непосредственно, а от фамилий владельцев этих мест. Далее же эти фамилии преобразовывались в народном языке совсем своеобразно. Например, известный картограф Борзов, занимающийся геоморфологической съемкой территории СССР, упоминал «возвышенность, на которой раскинулось село Спас Коркодин (на картах ошибочно именуемое Спас Крокодильный)» ^[24]. Действительно, было такое село в Клинском уезде. В XIX веке московский губернский агроном Бажаев писал о любимом крестьянами плуге и сетовал, что «Спасо-крокодильный кузнецъ на продажу этихъ плуговъ не производитъ» ^[25]. И это село Спасъ-Крокодильный есть даже на Военно-топографической карте Московской губернии Ф. Ф. Шуберта от 1860 года. Откуда взялось такое название?

Старинное село Спас-Коркодино, расположенное на правом берегу реки Лутосни (недалеко от города Клин в Московской области), называлось изначально Спасское. А в конце XVII века село перешло в приданое к сестре владельца, вышедшей замуж за князя Федора Михайловича Коркодинова. При нем село стало называться Спас-Коркодино. Далее уже название постепенно преобразовалось в СпасКрокодим, Спас-Кородил (Крокодильное), Спас-Крокодильный. Сейчас это снова деревня Спас-Коркодино.

И не случайно в примечаниях к Московскому летописцу фамилия Каркадилов переадресуется на «см. Коркодинов» ^[26]. Такая замена в языке не редкость. Происхождение же фамилии Коркодинов поясняет классик российской и советской ономастики Александра Суперанская:

“Фамилия Каркадинов/Коркодинов известна на Руси с XV века. В основе ее лежит слово коркота — корчи, судороги, спазмы. Второе значение этого слова — бранное: карга. В фамилии два суффикса: -ин и -ов, то есть словообразование шло так: прозвище Коркота — Коркотин/Коркодин — Коркотинов/Коркодинов и с заменой о на а — Каркадинов. Первым исторически засвидетельствованным носителем этого прозвища (или «языческого» имени) был князь Юрий Иванович Жижемский. От него пошли князья Коркодиновы ^[27].

Суперанская не уточняет причину изначального прозвища князя «Коркота» — вполне, впрочем, прозрачную в свете массовых эпидемий этой «коркоты». Но зато выстроенный ею ряд выводит нас и к вопросу происхождения других «крокодилов» — к разгадке старой «тайны» Псковской летописи, столь возбудившей в 80-х годах прошлого века академика Б. А. Рыбакова, что он на полном серьезе рассуждал о «реальном нашествии речных ящеров» и о поклонении древних славян ящерам-крокодилам ^[28]. Cтранная запись Псковской летописи под 1582 годом гласит:

Тогожъ лѣта изыдоша коркодили лютiи звѣрiи изъ рѣки, и путь затвориша, людей много поядоша; и ужасошася людiе, и молиши Бога по всей земли, и паки спряташася, а иних избиша ^[29].

Эту загадку с крокодилами разгадывают давно. В рациональном XIX веке обычно приходили к тому, что летописец просто наслушался сказок. Историк искусства Д. А. Ровинский ошибочно решил, исходя из летописи, что «крокодилами назывались въ старину вообще дикiе звѣри» 30. Но сейчас, в более мистические времена, последователи Рыбакова о вышеописанном Спас-Крокодильном тоже вспомнили, и это убедило их окончательно. Все бросились искать крокодилов по псковским и новгородским лесам и болотам. К поискам таинственных ящеров подключились и международные организации криптозоологов. Объект их поисков — таинственный Pskov Crocodile — давно присутствует в книгах по криптозоологии, причем с подробным описанием: «поведение: агрессивное; распространение: река Великая…» ^[31].

Увы, в летописи описан не «Бог-коркодел» и даже не зверь, а всего лишь та же коркота. Люди, скорее всего, пострадали от «лютой коркотины-коркодины», но не от мифических крокодилов. «Поядоша» — это совсем не обязательно «съели»: к примеру, фраза в богослужебном псалтыре «Посла на ня песия мухи и поядоша я…» значит «Послал на них песьих мух, и жалили их…». Вероятно, переписчик (упоминание о «коркодилах» содержится в Архивском 2-м списке, писанном разными почерками середины XVII века), не понимая уже значения слова «коркоты» (коркота, коркотея, коркодия), вписал свое пояснение: «звѣрiи изъ рѣки» и создал впечатление, что путь был перекрыт несметными стаями крокодилов, а не разливом самой реки, например (если таковая вообще существовала). По крайней мере, «коркодили» могли быть ему знакомы — переписчик мог знать, например, описания подвигов святого Иеремии, мощи которого после смерти пророка уничтожали крокодилов: «и погибѣ отъ земли тоя родъ змиевъ и аспидескъ, а отъ рѣкъ коркодили» [32], или что-то подобное. В любом случае, получилась схожая этимология преобразования непонятного значения, как от села Спас-Коркодино до Спас-Крокодильного. В целом же опять повторилась ситуация с «невидимыми бесами» в Полоцке — идущая в Европе эпидемия распространяется на восток. Не случайно «крокодилы» нападают именно в 1582 году: эпидемия эрготизма в 1581 году началась в Германии. ^[33] И не зря сообщение о «крокодилах» относят к августу. ^[34] Так, похоже, спорынья вызвала к жизни «русских крокодилов» и нашла чем занять криптозоологов столетия спустя после вызванной ей эпидемии «коркоты».

Возможно, отголоски перехода «коркоты» в образ «коркодила» отражены на известном лубке середины XVIII века «Драка Бабы Яги с крокодилом» (коркодилом, каркаладилом). Сюжет отсутствует в записях сказок, не известен он и фольклористам, что дало повод для множества домыслов. Ровинский увидел в лубке карикатуру на Петра I и Екатерину, чья драка происходит из-за скляницы вина. Но в ярмарочных картинках метафор значительно меньше, чем казалось представителям образованных классов, проецировавшим свое восприятие на достаточно бесхитростное народное творчество. Кто такая Баба Яга и почему «коркодил» с бородой (sic!) и человеческим лицом больше похож на «демона» с изенхейского алтаря, чем на крокодила? Согласно этимологическому словарю Черных слово «яга» (язя, яза, ѣза) — это «болезнь», «немощь», «страдание», а сам фольклорный персонаж восходит вероятно, к тем «бабам-чародеицам», «бабам-ворожеям», с которыми вела ожесточенную борьбу церковь и которые, возможно, «были безобидными старыми женщинами, занимавшимися гл. обр. знахарством». ^[35] «Костяная нога» Бабы Яги может намекать на последствия «коркоты», с которой знахарка и борется (скляница — с «живой водой»?).

Характерно упоминание коркоты в народной молитве с заклинанием «об отогнании 12 сестер, дочерей Иродовых», несущих болезни и беды. Это «12 женъ простовласыи, окоянны и видѣнiемъ зело страшныи», и их описание идет по нарастающей: тресея, ледея, ломея, жолтея... Десятая говорит: «мнѣ имя коркота, и та ручны и ножны жилы вмѣсто сорываетъ». Хуже нее только голодея и невея, «болѣе всѣхъ страшная, окоянная и проклятая, сильная и крѣпкая» ^[36].

Проф. Богоявленский также выявил еще один бытовавший симптом болезни: «„гаггрена удов“ как результат питания бедного населения зараженным спорыньей хлебом». ^[25] Что может намекнуть нам на возможный физический фактор, давший повод для возникновения сект скопцов (подвид хлыстов). Ибо такая «гаггрена» вполне могла трактоваться духовно согласно святоотеческому наследию: «Посему надобно, чтобы отрѣшеніе себя было забвеніемъ прежняго образа мыслей и отрѣченіемъ отъ навыка, а послушаніе — омертвеніемъ и истлѣніемъ удовъ, какъ написано, яже на земли (Кол. 3, 5)». ^[26] Уд — член тела, срамной (тайный) уд — половой член, удовольствие — воля уда, то есть телесное наслаждение, страсти, которые надо умертвить, за что и выступает апостол Павел: «умертвите земные члены ваши». Скопцы это трактовали буквально, а если их члены отваливались от сухой гангрены сами собой, то это могло быть воспринято знаком от самого Господа. Остальные скопцы кастрировали себя уже сами. Впрочем, пока это чисто спекулятивное рассуждение, нам лишь известно, что во второй половине XIX века скопцов насчитывалось уже более 6 тысяч. Для них даже был специально изменен чин присоединения к церкви. В отличие от других раскольников, им следовало задавать вопрос: «вѣруеши-ли, яко не тѣлеснымъ отсѣченiемъ удовъ плоти достигается царствiе небесное, но вѣрою во Iисуса Христа и духовнымъ умерщвленiемъ тѣхъ удовъ на земле». ^[37]

На интересный аспект обратил внимание профессор Юлай Шамильоглу:

“Многие ли историки Золотой Орды рассматривали современный Татарстан в качестве одного из регионов мира, наиболее подверженного отравлению спорыньей? Такое отравление возникает из-за грибковых ядов, известных как микотоксины (mycotoxins), ассоциируемых с заплесневевшим зерном (особенно рожью), которое созрело поздно при холодной и влажной погоде. Симптомы различных типов отравлений грибковыми ядами колеблются: от потери пальцев и конечностей; кишечных нарушений; дрожи, спазмов и других проблем, затрагивающих нервную систему; психозов; подавления плодовитости и до широкого круга других устрашающих симптомов…

Хотя этот важный для общественного здоровья феномен в России впервые попал в поле зрения только в конце XVIII в., на севере Европы, как явление, он существовал с древнейших времен в связи с холодным климатом и более коротким периодом выращивания. Плесень появляется на зерне в поле, или на траве в степи потому, что более холодное, чем обычно, лето отодвигает уборку на более поздний срок, когда температура становится холоднее, а погодные условия более влажными. Это — результат сезонного или более длительного колебания климатических условий. Однако многие ли ученые принимали во внимание то влияние, которое могли оказывать плохие для роста растений сезоны или климатические спады на территории Золотой Орды^{? [38]}

Несмотря на вышеизложенное, ни в России, ни в СССР, никто никаких списков эпидемий эрготизма по русским летописям и агиографической литературе, насколько мне известно, не составлял. Но в последние десятилетия хотя бы понимание этиологии «корчеты» и «коркоты» иногда встречается: «Другой вид патологии вызывался употреблением зерна, зараженного спорыньей. В летописях она носит название «коркота», «корча», «корчета», так как при отравлении наблюдались судороги». ^[41]

Бороться со «злыми корчами» в прошлые века было практически бесполезно. Даже если бы люди знали о вреде спорыньи, то нередко зерна ржи просто невозможно было одним веянием отделить от рожков. Веяние — это бросание против ветра или бросание о стену, рассчитанное на отскок зерна и опадание мякины. При веянии на улице зерно бросали хлебной лопаткой против ветра или высыпали равномерно из ведра. Мякину (шелуху) и более легкую спорынью относило ветром в сторону. Лучше всего получалось при хорошем ветре. Это если он есть и не идет дождь.

“А.Х. Болотов отмечает громадную трату времени на веяние зерна. Мало того, что надо было выжидать погоду, на четверть зерна (8 пудов) иногда требовалось 4—5 часов работы. При плохом ветре приходилось перевевать 3—4 раза. И. Комов подчеркивал огромную трудоемкость сушки в овинах и молотьбы. Однако даже большие затраты труда часто были бессильны сделать зерно более или менее чистым. В тех случаях, когда ветра вовсе не было, лопаты очень плохо помогали делу. Зерно, а потом и мука были полны примесей (спорынья, от которой мука становится «темна и синевата», головня, которая остается в пшенице, костер во ржи и т.д.). ^[42]

Но о вреде спорыньи не догадывались очень долго. А потом еще долго в это не верили, ибо спорынья коварна — она практически всегда присутствовала в урожае, но сильно ядовита была не всегда, что заставляло крестьян как в Европе, так и в России сомневаться в ее ответственности за огонь св. Антония и «злые корчи».

1. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, том XXXI. С.-Петербург, 1900. С. 302

2. Энциклопедическiй словарь, составленный русскими учеными и литераторами, т. 4.

Санктпетербургъ: в типографiи И.И Глазунова и Комп., 1862. С. 574

3. Большая медицинская энциклопедия. Том 35. М.: ОГИЗ РСФСР, 1936. С. 299—300

4. Осипов В.П. Частное учение о душевных болезнях. - М.-Л.: ГИЗ, 1926. С. 61—74.

5. Выясновский А.Ю. Эрготизм. Классификация форм, клиника и патологическая анатомия хронического эрготизма. Издание Психоневрологического института. Пермь, 1937. С. 6

6. Карамзин Н.М. Исторія государства россійскаго, тома 4-6. Изд. А. Смирдина, 1852. С. 144

7. Шимкевич Ф.С. Корнеслов русскаго языка, тома 1-2. В типографіи Императорской академіи наук, 1842. С. 113

8. Богоявленский Н.А. Древнерусское врачевание в 11-17 вв. М.: Медгиз, 1960. С.178

9. Соловьев, С.М. История России с древнейших времен, том 4. В тип. В. Грачева, 1871. С.391

10. Лихачев Д.С. Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вторая половина XIV—XVI в. Ч. 1: А - К. Институт русской литературы (Пушкинский дом), Л.: Наука, 1987. С.261

11. Рускій времянник, Т. 1. М., 1820. С.269

12. Ларин Б.А. Начальный этап формирования русского национального языка. Ленинградский государственный университет имени А.А. Жданова, 1961. С. 61

13. Словарь русскаго языка. Томъ 10. Санктъпетербург: Типографiя императорской Академiи Наукъ, 1913. репринт Flegon Press. С. 2277

14. Чулковъ М. Д. Сельский лечебникъ, или Словарь врачеванiя болѣзней. М.: Тип. Пономарева, 1789. С. 629-632

15. Карпов А. Избранные жития русских святых X—XV вв. М.: «Молодая гвардия», 1992. С. 277

16. Записки отдела рукописей, том 25. Гос. социально-экономическое изд-во, 1962. С. 243

17. Непогодьев А.Н. Летописец города Устюга Великого Петра Юринского // Бысть на Устюзе: историко-краеведческий сборник. Центр краеведческих исследований ПАВА. Вологда: «ЛиС», 1993. С. 60—75.

18. Приглашение к истории: сборник статей. / Православный Свято-Тихоновский Богословский институт, М.: 2003. С. 105, 114

19. Антонов А.В. Русский дипломатарий. Т. 6, Археографический центр, 1997. С.149

20 Власов А.Н. Устюжская литература XVI—XVII веков: историко-литературный аспект. Сыктывкарский университет, 1995. С. 108

21. Богоявленский, 1960, 178

22. Унинский районный архив ф.21, оп.1, д.356, л.62

24. Борзов А. А. Географические работы. Гос. изд-во геогр. лит-ры, 1951. С. 144.
25. Бажаев В. Г. Очерки крестьянскаго сельскаго хозяйства и сельскохозяйственныхъ земскихъ мѣропріятій в Московской губерніи. М.: Тип. Разсвѣт, 1892. С. 87
26. Указатель имен / Полное собрание русских летописей, т. 34. М., 1978. С. 281.

27. Суперанская А. В. Происхождение фамилий // Наука и жизнь, 2000, №10. С. 67
28. Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. — М.: Наука, 1987. С. 281.
29. Псковская лѣтопись, изданная М. Погодинымъ. М.: Въ Унив. Тип., 1837. С. 212

30. Ровинскiй Д. Народныя картинки. Книга IV. С. Петербургъ, 1881. С. 158.
31. Eberhart G. M. Mysterious Creatures: A Guide to Cryptozoology, v. 1, 2002. p. 443

35. Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. 3-е изд, том II. М.: Рус. яз., 1999. С. 465

36. Пр-ский И.С. Народные суеверия // Олонецкие губернские ведомости. 1873. № 78. С. 891—892

37. Мирский М. Медицина России Х—ХХ веков: очерки истории. М.: РОССПЭН, 2005. С. 29

38. Творенія святаго Исидора Пелусіота. Часть первая: Письма (1-710). — М.: Въ типографіи В. Готье, 1859. С. 1. (Творенія святыхъ отцевъ въ русскомъ переводѣ, издаваемыя при Московской Духовной Академіи, Томъ 34.)

39. Варадинов Н. Исторія Министерства внутренных дѣл, том 1. В Тип. Министерства внутренных дѣл, 1863. С. 243

40. Шамильоглу Ю. Направления в исследовании Золотой Орды // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. Пер. с англ. Д.М. Исхакова. Казанский государственный университет. Казань, 2002

41. Кубенское озеро: взгляд сквозь тысячелетия. // Н. А. Макаров, А. В. Суворов и др. Институт археологии РАН. Вологда: Древности Севера, 2001. С. 35

42. Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М.: РОСПЭН, 1998. С. 148

© D. Absentis 2010