Д. Абсентис

Христианство и спорынья

Глава 17

Ликантропия

Термин «ликантропия» имеет греческое происхождение: «λύκος» — волк и «άνθρωπος» — человек. Сегодня он официально используется в психиатрии для обозначения формы умопомешательства, при котором человек воображает себя волком.

Распространение представления о ведьмах, посещавших шабаш, привело к допущению аналогичных сборищ волков, как отметил Анри Боге в своей книге «Рассуждение о колдунах» (Discours des sorciers, 1590—1602), ставшей библией охотников на ведьм того времени. Немецкий врач Каспар Пейцер (Caspar Peucer) в трактате Commentarius de praecipuis generibus divinationum, первое издание которого вышло в 1553 году, приводит типичный балтийский рассказ из Ливонии (на момент выхода книги так называлась территория современных Латвии и Эстонии) о сборище и ночном походе тысяч волков-оборотней, возглавляемых «волчьим пастырем». У Роббинса текст приведен так: «На Рождество хромоногий мальчик бродил повсюду, созывая бесчисленных сторонников дьявола на тайное сборище. Отставших или шедших неохотно остальные били железными кнутами до крови, оставляя следы. Вдруг их человеческие черты исчезли, и все они стали волками. Их собралось много тысяч. Впереди шел вожак, вооруженный железным кнутом, и войско следовало за ним, в твердом убеждении, что они превратились в волков. Они набрасывались на стада коров и отары овец, но не имели власти умерщвлять людей. Когда они подошли к реке, вожак ударил своим кнутом по воде, и она расступилась, оставив сухую тропинку посредине, по которой и прошла стая. Они пробыли волками двенадцать дней, по истечении которых волчьи шкуры исчезли, и к ним вернулся человеческий облик».¹

Но это внешнее восприятие, с поправкой на проекцию, учитывая господствующую тогда в Германии демонологию, а в самой Ливонии, согласно Бернсу, оборотни «сторонниками дьявола» вовсе не являлись: «Ливония на Балтии имела необычную мифологию хороших оборотней, которые, как и фриульские benandanti, боролись с дьяволами и ведьмами, чтобы гарантировать хороший урожай»². Надо отметить, что никаких облав на ликантропов местное население не устраивало, несмотря на развитую в части оборотней мифологию. А единственный широко известный случай в 1692 году со стариком Тиссе, который признался в том, что он оборотень, и рассказывал, что он вместе с другими оборотнями спускался в ад для борьбы с ведьмами, губившими зерно, кончился только тем, что «оборотня» приговорили к десяти ударам плетью за идолопоклонство и суеверные верования.³

Упомянутые Бернсом benandanti были похожим загадочным аграрным культом защитников изобилия урожая в районе исторической Фриули (Фурлания) в северной Италии в XVI—XVII столетиях. Benandanti утверждали, что они являются армией Христа в войне против зла, и что во время католического поста их дух оставляет тело и ночью воплощается в форме волков, или даже бабочек и крыс, и они борются против злобных ведьм, мешающих богатому урожаю. Такой странной деятельностью, естественно, живо заинтересовалась римская инквизиция, и между 1575 и 1675 эти «духовные оборотни» обвинялись как еретики. Несмотря на их утверждения об оппозиции ведьмам, ибо они только «служили Иисусу Христу и Церкви», инквизиция склонялась к тому, что они сами тоже были ведьмами и колдунами. Как бы там ни было, но в XVII столетии benandanti почти полностью исчезли сами собой, а поставленная в тупик их верованиями инквизиция даже никого к казни не приговорила, только сажала на разные сроки. Единственное, что инквизиторам удалось — выродить культ до соответствия церковным представлениям о «черной магии». Как писал знаменитый историк религий Мирча Элиаде: «Благодаря исследованиям Карло Гинзбурга, мы теперь знаем, что один из распространенных итальянских культов под давлением инквизиции постепенно видоизменялся и в конце концов стал походить на традиционную черную магию. Я имею в виду культ так называемых benandanti»⁴. Сам Карло Гинзбург выдвигает несколько теорий об этом странном культе, от эпилепсии до галлюциногенов, но считает эти объяснения, возможно, недостаточными.⁵

Культы борьбы «оборотней» за урожай выглядят очень похоже, разве что урожай подразумевался разный. «Во Фриули борьба шла прежде всего за изобилие урожая виноградников, а в Ливонии за ячмень и рожь» — пишет Гинзбург в своих «Ночных битвах». Он удивляется столь странной схожести итальянских и ливонских «оборотней» и считает ее не просто совпадением: «В любом случае, на основе этого удивительной копии ливонских оборотней, кажется, следует предложить, что есть что-то реальное, а не просто похожее в самой этой связи». Но Гинзбург эту связь искать сразу отказывается: «прослеживать нити, которые связывали эти верования с балтийским или славянским миром, очевидно, вне возможностей этого специфического исследования» (ibid). Мы же вполне можем реальность и даже материальность такой связи предположить. Но если в Ливонии спорынья на ржи могла спровоцировать такие «ночные путешествия», то ведь в Италии, как обычно принято считать, ко ржи еще с римских времен относились с презрением, откуда тогда там взялись оборотни? Очень просто, на севере Италии отнюдь не одним виноградом питались, стали там с XIV века выращивать и рожь, и именно во Фриули. А позже, особенно после средиземноморского голода 1590 года рожь в Италию начнут большими партиями поставлять как раз из Балтии (что, кстати, и спровоцирует распространение тарантизма именно с юга, из порта Торонто).

	Лукас Кранах Старший. Оборотень. Гравюра, Германия, 1512 (?) г.

Однако такое изображение и понимание оборотней как «армии Христа» или «защитников урожая», которые «не имеют власти умерщвлять людей», не было характерно для центральной Европы. Во Франции и Германии, в отличие от Ливонии или Италии, оборотни уже давно рассматривались как опасные людоеды. И предпосылки к такому восприятию, казалось, были.

В декабре 1521 года два французских крестьянина — Пьер Бурго и Мишель Верден — были обвинены в целом ряде каннибальских убийств, совершенных ими под личиной волка. Оба сознались. Жан Буэн, настоятель доминиканского монастыря в Полиньи, инквизитор, подчинявшийся Безансонской епархии, выслушал исповедь ликантропов, продавшихся души дьяволу. Верден, согласно следствию, был более опытным оборотнем и мог менять обличье, не снимая одежд, в то время как Бурго должен был раздеваться донага и натираться «волчьей» мазью, которую они получали от своих дьявольских покровителей. Пьер утверждал, что его еще лет двадцать назад отвратили от христианства и привели к дьяволу три черных всадника и он не знает, куда девалась его шерсть, когда он переставал быть волком. Под пыткой он признался также в том, что съел четырехлетнюю девочку и нашел ее мясо восхитительным, и в том, что, будучи волком, он спаривался с настоящими волчицами.¹ «Время их превращения заканчивалось скорее, чем они рассчитывали и чем им хотелось бы», — пишет Жан Вье, усомнившийся в правдивости признаний обоих, не согласовывавшихся между собой, и считает, что «Бурго и Верден были жертвами дьявольских влечений и обманов из-за того, что почти круглый год вели уединенную жизнь».⁶ Вейер, впервые рассказавший эту историю, счел ее «бредом, родившимся под пыткой»¹. Было ли в том случае людоедство на самом деле или нет, но «волколаков», естественно, сожгли заживо, а в местной церкви повесили их изображения в напоминание всех тех злых дел, которые люди могут совершать под влиянием сатаны.

Ликантропия стала обрастать дальнейшими легендами. Фрэзер в полной версии «Золотой ветви» упоминает оборотня, якобы объявившегося в Павии (Фрэзер, следуя более позднему источнику, ошибочно относит случай к Падуе) в 1541 году. Оборотень рыскал в виде волка по улицам, но его изловили и обрезали ему лапы, и тогда он превратился в человека, но с отрезанными руками и ногами.⁷ Некоторые авторы со ссылкой на трактат врача XVI века Финцелиуса (Job Fincelius, De mirabilibus, lib. xi) пишут, что руки и ноги ему отрезали инквизиторы, пытаясь найти «внутреннюю шерсть». Но скорее, это тоже фольклорная легенда, а «оборотень» был простым сумасшедшим.

Зачастую на ликантропию списывались нередкие тогда в Европе случаи реального каннибализма, что заметно, например, в нашумевшем процессе над Жилем Гарнье, наводившем ужас на жителей окрестностей Доле. Этот город осенью 1573 года оказался охвачен своеобразной эпидемией нападений на маленьких детей. Никто не сомневался, что в этом замешан оборотень. Для охоты на ужасного волколака парламент Франш-Конте предписал не обращать внимание на существующий запрет на охоту и дал добро «проживающим в упомянутых и иных местах собраться с пиками, алебардами, аркебузами и палками, искать и преследовать упомянутого оборотня везде, где они смогут найти и схватить его, связать и убить, не подвергаясь никаким наказаниям или штрафам».⁸ Во второй половине ноября Гарнье арестовали, опознав его в убегающем после нападения на очередную жертву волке (sic!). И все же история Гарнье выглядит уже более достоверно, тем более, что тогда в Доле свирепствовал ужасный голод. После пытки оборотень во всем признался. Уроженец Лиона Гарнье был далеко не единственным пойманным ликантропом в тех местах, но обошел других по количеству жертв и по шокирующим подробностям преступлений. Например, «6 октября или около того в винограднике около леса Ля-Сьер Гарнье в обличье волка напал на десятилетнюю девочку. Он загрыз ее, раздел, а затем съел — великолепный образец партенофагии, порока, исключительно свойственного ликантропам. Мясо так пришлось ему по вкусу, что он отнес немного домой своей жене».¹ Но не это шокировало современников, и не следующее преступление, в приговоре суда записанное так: «вышеназванный ответчик примерно через две недели после вышеупомянутого праздника Всех Святых, будучи, как и прежде, в облике волка, схватил другого ребенка, мужского пола, лет десяти, на расстоянии лье от вышеупомянутого Доля, между Гредизаном и Меноте, в винограднике, расположенном среди виноградников вышеупомянутого Гредизана, и, удушив и умертвив его таким же образом, как прежних, съел мясо с ляжек, ног и живота вышеупомянутого ребенка, отделив одну ногу от тела оного»⁶. По настоящему отвратительным показалось судьям последнее убийство мальчика из-за намерения Гарнье нарушить католический пост и съесть свою жертву «несмотря на то, что была пятница, в чем он многократно признавался»⁶, что особо отметил обвинитель Анри Камю. 8 января 1574 года богохульного ликантропа «протащили задом наперед на решетке от тюрьмы до холма» и сожгли заживо, развеяв прах по ветру.

Вера в оборотней к тому времени уже получила широкое распространение, и сочинения писателей были полны рассказов о превращении людей в волков и наоборот. Не умеющие по-другому объяснить множественные случаи людоедства, люди, естественно, списывали их на деятельность дьявола. Оборотни, а затем и вампиры, тут хорошо подходили под образ слуг «врага человеческого».

Классическая французская история XVI века, которая повторяется в том или ином варианте во многих свидетельствах того времени и современных страшилках об оборотнях, давно став фольклорным сюжетом, повествует о нападение волка-оборотня на охотника мсье Фероля. Последнему удалось в поединке отрубить лапу зверю, и волк, хромая, убежал прочь. Фероль вернулся в деревню, рассказал о случившемся своему другу Санрошу и показал ему отрубленную волчью лапу. К ужасу друзей лапа за это время превратилась в кисть человеческой руки. Когда же Санрош пришел в свой дом, то обнаружил там истекающую кровью жену. Кисть ее руки оказалась отрубленной. Вызванный доктор смог спасти жизнь мадам Санрош искусной обработкой раны. Но старался он зря — при последовавшем судебном разбирательстве после пыток женщина полностью созналась в том, что она оборотень, и была сожжена у столба. Естественно, суд и не думал проверять другие версии. Эта история — одна из наиболее ярких и будоражащих иллюстраций страшного явления. Впрочем, она архетипична и подобных историй пруд пруди. В оригинальном изложении демонолога Анри Боге этот случай происходит с безымянным охотником в горах Оверни в 1588 году, а обвиненную женщину-оборотня сжигают в Риоме.

В 1589 году в Германии около Кельна прошел нашумевший процесс над лесорубом Петером Штуббе. На дыбе он признался в том, что обращался при помощи дьявола в волка, резал скот и убивал женщин и детей, коих загрыз и съел четырнадцать. Кроме того убил он и двух беременных, пожрав плод из их чрева, а также собственного сына, у которого съел мозги. Ликантроп был приговорен к колесованию, затем раскаленными щипцами ему оторвали плоть с костей, перебили руки и ноги деревянным топором, отделили голову от туловища, насадили на кол и выставили за городской стеной Бедбурга, а тело сожгли на костре, развеяв прах по ветру. Его жена и дочь были задушены.

 К смерти был приговорен в Турени в 1598 году застигнутый на месте преступления полубезумный «оборотень» Жак Руле из Кода. Он признался, что растерзал мальчика, когда превратился в волка с помощью волшебной мази. «У жертвы были съедены ляжки, естество, все мясистые части тела и половина лица, а плоть, прилегающая к этим местам, явно казалась изрубленной и изрезанной, словно зубами или когтями зверя, а лицо и ладони рук вышеупомянутого Руле были окровавлены» — так описывал место преступления судья Пьер де Ланкр в своем трактате «Неверие в колдовстве...». «Превращались ли ваши руки и ноги в волчьи лапы?» — спросили Руле на допросе. «О, да». — уверял обвиняемый⁹. Но несмотря на авторитет де Ланкра, который отправил на сожжение у столба более шестьсот человек, парижский парламент — редкий случай — посчитал Руле все же просто сумасшедшим и заменил ему смертный приговор двухлетним пребыванием в лечебнице для умалишенных. Его спасло то, что неподалеку от места преступления была замечена пара настоящих волков.

Но в том же году, 14 декабря, парижский парламент приговорил к сожжению заживо за ликантропию портного из Шалона. Он обвинялся в том, что убивал детей, заманивая их к себе в лавку или подстерегая в лесу, а затем с удовольствием поедал их мясо. В его лавке якобы была найдена целая бочка костей.^6,9

Таких процессов прошло множество, и были ли в действительности обвиняемые виновны в приписываемых им преступлениях, определить теперь невозможно. Но народ в реальность оборотней уверовал окончательно. До официального суда дело доходило далеко не всегда — с подозрительными расправлялись сами обезумевшие жители.

Профессор Лозинский в предисловии к русскому изданию «Молота ведьм» описывает сложившуюся в XVI веке ситуацию так: «Во Франции свирепствует эпидемия оборотней: волки рыщут по деревням, но это не обычные волки, а дьяволы и ведьмы в образе волков. Парламент Франш-Конте в 1573 г. предоставляет крестьянам в окрестностях Доля право свободно охотиться на волков-оборотней. В области Юры в это время, пишет летописец, были разговоры лишь о волках, и ликантропия (вера в оборотней) приняла характер настоящей эпидемии. Многие воображали себя обросшими шерстью, вооруженными ужасными костями и клыками и утверждали, что во время своих ночных скитаний они разрывали людей, животных, а в особенности детей. Французский судья Боге (Bogue), известный в конце XVI века своей деятельностью в отношении ведьм, посвятил себя специально сжиганию оборотней и написал о них книгу, сопровождая ее кодексом правил для суда над ликантропами. Специалистом в этой же области был и весьма энергичный де Ланкр, также оставивший литературный памятник о своем безумии».

Согласно хроникам и судебным отчетам, провинция Франш-Конте в шестнадцатом и семнадцатом столетии была просто переполнена оборотнями. Возле Доле широко распространяются слухи, что окружающие деревни «наводнены волками размером с ослов». Сельские жители были уверены, что это оборотни, безнадежно проклятые и продавшие свои души дьяволу. Оборотням тоже приходилось не сладко, ибо на них непрестанно устраивались «массовые охоты крестьян с горящими факелами и ножами».¹⁰

В Юрском округе Франции волколаки давно стали обычным явлением. Дело семьи Гандильон из Сен-Клода выглядело так — все в том же злосчастном 1598 году бесхвостый волк напал на маленькую девочку, пытаясь ее загрызть. Когда же ее брат Бенуа Бидель с ножом бросился ей на защиту, волк отобрал у него нож и ранил его — у волка были руки, поросшие шерстью, как пояснил умирающий от ран Бенуа. Арестованные по этому делу члены семьи Гандильон при следственном эксперименте не смогли превратиться в волков, аргументируя отказ тем, что они не могут это делать в помещении и что у них нет мази, необходимой для превращения. Оборотней, естественно, все равно всех сожгли, кроме безумной Перинетты, которую обнаружили на месте преступления разъяренные крестьяне и, виновную или нет, разорвали на куски еще раньше. Судья Анри Боге, описавший процесс в своем труде Discours de Sorciers, легко доказал, что Антуанетта, сестра «оборотницы», тоже была ликантропом, могла выть, посещать шабаш и спать с дьяволом, приходившим к ней в виде козла. Их брат Пьер был обвинен в колдовстве, вызывании града, заманивании детей на шабаш волков, превращении в волка, в убийстве и поедании животных и людей, а его сын Жорж признался, что намазался мазью, превратился в волка и вместе со своей теткой загрыз двух козлов.^1,9 Вера в то, что для превращения нужна некая мазь — неизменный атрибут почти всех процессов над «оборотнями».

Неотъемлемый во всех описанных ритуалах посвящения элемент токсической культуры, нацеленный на достижение экстаза при помощи мазей, опьяняющих напитков и прочих снадобий, представлении в реминисценциях нашего пациента инъекцией препарата, идентичного по своему психоделическому действию наркотическому средству ЛСД-25, алкалоиду спорыньи. Для его действия, как это детально исследовано С. Грофом (1992), характерны шизоформность и многомерность пространственно-временных соотношений в мышлении и восприятии, повышенная индуктивность. В средневековой Европе были известны эпидемии эрготизма, наркотического отравления, вызывавшиеся употреблением зерна, пораженного спорыньей и сопровождавшиеся вспышками ликантропии (Е.А.Шервуд, 1988). Необходимо заметить, что практически у всех народов Европы существуют легенды о людях, страдающих волчьим помешательством.¹¹

Легенды о «превращениях» людей в животных существовали у многих народов и во все времена. Люди обычно «превращались» в животное, наиболее опасное в конкретной местности. На севере это медведи (берсеки), на юге — леопарды (люди-леопарды), в Европе — волки. Массовая же борьба с «оборотнями» развернулась только в Европе. Это, при известной ржаной диете и христианских установках в социуме, странным не представляется. Там где рожь не доминировала, не было и охоты на ликантропов.

В средневековой Европе среди явлений массового наркотического отравления наиболее известны эпидемии эрготизма (от франц. ergot — спорынья), вызывавшиеся употреблением зерна, пораженного спорыньей. Они сопровождались вспышками ликантропии (от греч. ликантроп — человек-волк ) — формой умопомешательства, при которой больные воображали себя превращенными в зверей, преимущественно в волков. В ХVI в. ликантропия, особенно во Франции, носила характер эпидемии. Больные представляли себя обросшими шерстью, с ужасными когтями и клыками и утверждали, что во время своих ночных скитаний разрывали людей, животных и, в особенности, детей. Нередко в деревнях ловили ликантропов, бегавших на четвереньках и подражавших вою волков. Их считали колдунами, принявшими звериный облик, чтобы причинить больше вреда христианам. На оборотней устраивали облавы и подвергали обычной для колдунов казни — сожжению.¹²

История Жана Гренье из департамента Ланды является классическим примером ликантропии, о чем подробно рассказывает де Ланкр. В 1603 году Гренье был осужден на основании свидетельства нескольких несовершеннолетних девочек. Одна из них заявила, что он убивал собак и детей, выпивал у них кровь и делил это пиршество с волками. Другая повторила те же речи, прибавив к ним, что Гренье, вместе с восемью другими ликантропами, в определенный час по понедельникам, пятницам и субботам рыскал в полях.⁶ Поскольку в Сен-Северском округе Гаскони как раз произошли убийства нескольких детей, то им поверили. Впрочем, Жан действительно считал себя волком и упорно поддерживал обвинение, поведав судьям стандартные уже в процессах о ликантропии подробности о черном человеке, снабдившем его волчьей мазью, после чего он начал бегать в образе волка, охотясь на детей под влиянием своего хозяина, Лесного Бога. Перед превращением в волка он мазал себя мазью, которую хранил в маленьком горшке, и прятал свою одежду в чаще.⁹ Жан также рассказал, как вытащил и съел младенца из колыбели, а потом напал на маленькую девочку, пасшую овец, разорвал ее когтями и зубами и тоже съел. «Я загрызал собак и выпивал их кровь, но маленькие девочки имеют более приятный вкус, их плоть нежна и сладка, а кровь обильна и тепла». — утверждал Гренье.^1,9

Местный судья нашел его признания, разоблачавшие других ликантропов, и показания родителей исчезнувших детей настолько ужасными, что передал дело верховному судье в Кутра. Верховный суд обыскал дома тех, кого обвинил Гренье, в поиске волшебной мази. Хотя ничего не было найдено, отец Гренье и его сосед Филлер были арестованы. «Виновность отца Гренье и М. дель Филлера была под сомнением, поэтому они были подвергнуты пытке и признались, что действительно ловили маленьких девочек, но только для забавы, а не для еды».¹

Суд сначала распорядился повесить Гренье, а тело сжечь дотла, но местный парламент в этом случае действовал на удивление мягко. Он послал для осмотра Гренье двух врачей, которые пришли к заключению, что мальчик страдает «расстройством, называемым ликантропией, что вызвано (тут врачи впали в суеверие) злым духом, который морочит людей, вызывая это в их воображении»¹. Исходя из этого председатель суда предположил, что ликантропия и куантропия обвиняемого были простыми галлюцинациями, и что «изменение формы существовало только в спутанном мозге безумного», следовательно это не являлось преступлением.⁹ В результате в сентябре 1603 года Гренье был просто осужден на пожизненное заключение в монастыре в Бордо с запрещением покидать его под страхом виселицы.

Реальное людоедство, а еще больше болезненные фантазии о людоедстве заполонили центральную Европу. В воображении запуганного населения женщины не отставали от мужчин в стремлении совершать чудовищные злодеяния под личиной волка. Иногда они рыскали стаями, и в 1604 году в окрестностях Лозанны видели, как пять «ведьм, превратившись в волчиц, похитили среди бела дня ребенка и передали его своим сообщникам. Сам дьявол был в восторге от этого подвига, рассказывает де Нино, и „в их присутствии высосал всю кровь у этого ребенка через большой палец на ноге, а потом (они) разрезали тело на куски, чтобы сварить его в котле, и часть съели, а из другой, прибавив что-то еще, составили свои мази, как признались все пять, когда их настигло Правосудие, и они были задержаны и отправлены в Лозанну, где я видел, как их судили и сожгли“».⁶

Наличие в Европе принимаемых за оборотней реальных волков, нередко нападающих на людей и скот, только подливало масло в огонь. Тогда еще не нужно было появление знаменитого «жеводанского зверя», чтобы свести Францию с ума. Многочисленные средневековые безумцы, искренне считающие себя волками, находили живой отклик в затуманенном спорыньей сознании народных масс. Одни «превращались» в зверей, как, например, на юге Франции в беарнском приходе Люк в XVII веке, где «многих людей охватывала страсть лакать по-собачьему»¹, другие на подобных «оборотней» охотились. «Укоренение образа оборотня в сознании людей будет свидетельствовать о моральном нездоровье общества» — писала проф. Ш. Оттен.¹³ И это, действительно, было симптомом болезни. Сумасшедшие демонологи, зачастую (но далеко не всегда) искренни верящие в тот безумный бред, которым они наполняли свои трактаты о колдовстве, индуцировали и так крайне неустойчивое общество, в котором «сумасшедший народ управляется сумасшедшими королями», по выражению Станислава Пшибышевского из его знаменитой «Синагоги сатаны». Позднее средневековье, по выражению Пшибышевского стало временем, «когда казалось, что все человечество сошло с ума». Но здесь его взгляд узко европоцентричен — на самом деле с человечеством ничего не случилось, оно продолжало жить, как и раньше — со всеми сложностями и жестокостью того времени, но с ума вовсе не сходило. Безумие охватило только Европу, да и то лишь те ее части, где сложились для этого соответствующие факторы: было сильно христианство, печатались демонологические трактаты, и где выращивали рожь, а погода способствовала распространению грибка. Неудивительно, что эпицентром оказалась Франция — вспомним хотя бы знаменитые французские сыры с плесенью.

Но именно для охот на волколаков был необходим еще один компонент в этом коктейле причин — волки. Это был необходимый ингредиент, но не достаточный сам по себе — в Испании и Португалии, к примеру, тоже были волки (они и сейчас там есть), но не было ни охот на оборотней, ни людей, считающих себя волками. В Ирландии было рано пришедшее туда католичество, в оборотней свято верили еще с языческих времен и хранили мифы о них, а последний волк был уничтожен только в самом конце XVIII века. Казалось бы, вот уж тут-то половина населения должна была считать себя волками, а вторая половина упорно жечь их на кострах. Но ничего подобного там не происходило. Более того, в перечисленных странах и с охотой на ведьм как-то не складывалось. И даже во Франции отнюдь не во всех районах случалось «волчье помешательство». Значит, есть какой-то неучтенный фактор? Есть, и мы его теперь знаем. Ирония судьбы: максимума оборотомания во Франции достигла именно в районе Юрских гор, где спустя столетия в своем домике в двух шагах от французской границы доживал свой век изобретатель ЛСД Альфред Хофманн.

Святая борьба с волкодьяволом

«Существование» оборотней и существование (уже без кавычек) людей, искренне считающих себя волками, сильно обогатило методы святой инквизиции по обнаружению «посланников дьявола». Наряду с опытными охотниками за ведьмами появились не менее продвинутые «мастера своего дела» по поимке ликантропов. Они руководили настоящими облавами, в которых участвовали целые деревни, как в недавнее время собирались всей деревней в Индии или Бирме, чтобы предать смерти тигра-людоеда. Только тигр-людоед — это реальность, чего не скажешь о волколаках, и он всегда именно тигр и остается тигром. А хитрый оборотень как только почует опасность, так обратно в человека превращается. Как же разоблачить дьявольское отродье?

В пьесе современника охот на оборотней Джона Уэбстера «Герцогиня Мальфи», где герцог, разрывающий могилы и бродящий среди них с перекинутой через плечо ногой мертвеца, страдал «очень скверной болезнью, называемой ликантропия», указан «безошибочный» способ, помогающий выявить оборотня. Подозреваемого «оборотня» охотники сначала заставляли раздеться. Только в отличии от охотников за ведьмами, охотники за оборотнями искали не «метки дьявола», а просто царапины и порезы. Считалось, что во время превращения в волка возрастающая жажда крови соединялась у несчастного с неудержимым желанием сорвать с себя всю одежду, и, срывая, он, естественно, ранил себя. На коже появлялись ссадины и царапины и во время охоты в лесу. Если бедолаге не повезло и у него на теле оказывались какие-нибудь царапины — то на костер, если же царапин не было, то... не повезло еще больше. Ибо существовало верование (широко распространенное в Германии, во Франции и в Восточной Европе — то есть в районах, наиболее пораженных спорыньей), будто оборотень может поменять свою кожу, просто выворачивая ее наизнанку. Таким образом, если «оборотень» появляется в человеческом облике, значит, он просто, пытаясь охотников перехитрить, спрятал шерсть под своей человеческой кожей. Трудно поверить, какое множество людей были буквально изрезаны на куски «правдоискателями», пытавшимися вывернуть их кожу «мехом наружу».

Первая массовая истерия — выявление и преследование оборотней (в том числе оборотней собак и кошек) — прокатилась по Европе в XIV веке. Два столетия спустя оборотомания достигла нового пика. Следующая массовая вспышка ликантропии во Франции длилась с 1570 до 1610 года и на этот раз сопровождалась небывалой теоретической дискуссией. Покуда крестьяне забивали кольями всех подозрительных прохожих, а суды приговаривали к сожжению одержимых ликантропией (а вкупе и невинно оболганных), ученые мужи писали трактаты, магистерские диссертации и памфлеты на тему оборотничества. «Сообщений о случаях каннибализма, изнасилованиях, убийствах, инцестах и скотоложстве было очень много, и лучшие умы общества предпринимали отчаянные попытки поиска решений социокультурных и патологических проблем, которые они отражали»¹³.

Под давлением церкви, считавшей всякие отклонения от христианской догматики происками нечистой силы, способность стать оборотнем стала приписываться ведьмам, колдунам и подобного рода фигурам, которые, чтобы быстрее вступить в контакт с иными силами, применяли для этой цели, по убеждению идеологов церкви, особые «волшебные» снадобья и мази. Самое сильное «волшебное снадобье» на то время спокойно росло на всех полях, но обвинить во всех бедах рожь никому не могло прийти в голову. Христиане считали, что обвиняемые сознательно использовали иные сильные наркотические вещества.

В 1603 году во Франции судом разбирался один из самых нашумевших случаев ликантропии — история Жана Гренье. Другие судебные протоколы тех времен содержат признания в использовании пояса, кушака или мази, полученных от дьявола или кого-нибудь из его эмиссаров, в похищении трупов, в страсти к инцесту, к убийству и тяге к поеданию человеческого мяса. О состоявшемся в 1590 году суде над Петером Штуббе, обвиненном в многочисленных убийствах, изнасилованиях, инцесте и людоедстве, было известно во всей Европе. Сохранилась деревянная гравюра его казни, изображающая вздетую на кол отрубленную голову в окружении голов его жертв...
Озабоченные происходящими с людьми метаморфозами, философы, теологи, юристы и медики ощущали потребность в исследовании природы ликантропии, что оказалось трудной метафизической задачей: в круг обсуждения были вовлечены свойства материи, сущности ангелов, демонов, людей, животных, сущность восприятия, галлюцинаций, психического расстройства и, как основополагающая тема, природа Бога-Создателя и дьявола, лежащая в основе главного морального вопроса о причине превращений.¹³

Обвинения в использовании «ведьминых мазей» (то есть наркотиков) и в каннибализме — наиболее характерная черта таких процессов. Что касается столь распространенных обвинений (и признаний) в каннибализме, то здесь две причины. Первая — каннибализм реальный, происходивший в Европе на протяжении всех средних веков. В этих процессах обвиняемые действительно были людоедами, а «насланная дьяволом» ликантропия всего лишь объясняла, как «образ и подобие Божие» смог до такой жизни докатиться. «В том, что имела место реальная ликантропия, связанная с людоедством, нет ни малейшего сомнения»¹⁴ — отмечал Мирча Элиаде. Вторая — обвинения (признания под пытками — не аргумент) в самом страшном преступлении, на которое способен человек. Ужасней этого обвинения на подсознательном уровне просто нет. Сейчас, заняв вершину пищевой цепочки, люди практически забыли и не задумываются о том, что исторически человек — это еда, пища для более сильных зверей. Риск быть съеденным диким животным — пожалуй, один из наиболее понятных нам аспектов подобного мироощущения. Эта тема — почти табу, как и тема каннибализма. Дикий подсознательный страх «быть съеденным» сейчас находит свое отражение в фильмах ужасов, где клыки монстра — главный атрибут жанра. Ошо Раджниш небезосновательно считал, что христианский и мусульманский обряд погребения, буддийское и индуистское сожжение — всего лишь проявления все того же страха быть съеденным даже после смерти. Психоз «помогал» во времена дичайшего голода, позволяя людям или списывать на оборотней людоедство, или же безумием «заслониться» от бога, когда отчаяние приводило их к людоедству.

Поскольку каннибализм так ужасен, средневековый разум решил, что раз «нормальный» человек быть каннибалом не может (а поедание лечебных частей трупов с виселиц тот же средневековый разум к каннибализму не относил), то следовательно он превращается в волка под действием особых «дьявольских мазей». Или второй, более разумный (и, соответственно, потерпевший поражение), вариант — человек в волка не превращается, но таковым себя считает. Отношение церкви к ликантропии было неоднозначным, нередко считалось, что проблема — именно галлюциногенного характера, что тогда называли «демонической иллюзией». Многим было понятно, что у людей галлюцинации, только источник виделся не в спорынье, а в «ведьминых снадобьях» и «волчьих мазях».

Связь перманентного отравления населения спорыньей с охотой на ведьм и крестовыми походами, похоже, вызывает больше протеста и признается труднее, чем аналогичная связь с возникновением феномена ликантропии и охоты на «волколаков»:

Есть многочисленные свидетельства того, что лица, которые были обвинены церковниками в оборотничестве, ведьмачестве и тому подобных грехах, использовали сильные наркотические вещества. Это, в частности, было вызвано скудностью питания простого народа в те времена в Европе. Если по каким-то причинам существующий уровень питания недостаточен для нормальной жизнедеятельности, прием наркотиков может принести временное облегчение. Однако, быстро привыкая к такому допингу, организм перестает самостоятельно вырабатывать нужные соединения. Так возникает наркотическая зависимость, ведущая к тяжелым нервно-психическим расстройствам и деградации личности...

Спорынья содержит пеструю смесь алкалоидов, в основе структуры которых лежит вещество, названное лизергиновой кислотой... При массовых отравлениях вышеописанного типа [алкалоидами спорыньи], при усилившейся борьбе церкви против «нечистой» силы, рассказы о действиях которой вбивались в головы населения, немудрены массовые вспышки заболевания ликантропией.¹²

Отношение церкви

Самые «прямые» улики исходили от тех, кто, по их словам, собственными глазами видел, как происходит эта чудодейственная трансформация. В книге известного католического священника Монтегю Саммерса «Оборотень» приводится рассказ прославленного богослова XV века и ректора университета в Пуатье во Франции Пьера Мамора (Petrus Mamor), поведавшего ужасную историю о жене одного крестьянина из Лорейна, которая видела, как ее собственный муж, сидя за столом, «изрыгнул» кисть и всю руку ребенка, которого он съел, находясь в волчьем обличье. Мамор в 1462 году в своем кратком рассказе о ведьмах, вошедшем позже в Flagellum maleficarum (1490), объясняет это происшествие «демонической иллюзией», так как он придерживался теории, что оборотни были просто волками, в которых вселились духи людей, чьи тела в это время были спрятаны где-нибудь в безопасном месте. И все это дело рук злых демонов. О том, что упомянутая крестьянка, отведав черного хлеба, могла увидеть и не такое, демонологам было неизвестно. При этом Мамор утверждал, что лично видел превращение человека в волка в Савойе.

Все теологические споры, собственно, сводились к тому, было ли превращение реальным, физическим, или то были иллюзии, насланные дьяволом. Само слово «ликантропия» было впервые использовано в 1584 году Реджинальдом Скотом в его книге «Разоблачение колдовства» и обозначало «чрезвычайную форму сильного безумия, в котором человек может подражать поведению дикого животного, особенно волку». Определение ликантропии по Скоту более или менее похоже на используемое современными психиатрами. Скот отвергал идею телесного превращения, сомневался в реальности дьявола, или, по крайней мере, в его способности превращать человеческую плоть в звериную и считал эту идею «verie absurdities». Он писал о страдающих ликантропией как о больных Lupina melancholia или Lupina insania и подвергал сомнению заявления людей, верящих в заклинания и заговоры и охваченных «гневом и ненавистью» к ликантропам.¹⁵ В существование ведьм Скот тоже не верил и высмеивал тексты по демонологии. Критика взглядов римско-католической церкви на демонов и колдовство и резкое выступление против антиколдовской теории и практики французского законника Бодена, естественно, вызвала гнев инквизиции, тем паче, что Скот приводил доводы против позиции Церкви по применению пыток к обвиняемым ведьмам и оборотням. Позже английский король Яков I, верующий в колдовство и демонов, приказал сжечь все копии книги Скота. Чудом уцелело несколько экземпляров.

Но все же заметно, что в Англии в превращения никто не верил, да и сами демонологи были настроены более скептично, чем их коллеги с материка. Известный лондонский проповедник Генри Холланд в «Трактате против колдовства» рассматривает «превращение мужчин и женщин в волков и кошек» как «явное противоречие природе» и суть «сатанинское наваждение»¹⁶. И даже суеверный король Яков I, который, взойдя на трон, издал в 1604 году закон, предусматривающий чрезвычайно суровые наказания за чародейство, и сжег вышеупомянутую книгу Скота, называя высказывания автора отвратительными, в оборотней не верил. А еще ранее, в бытность свою Яковом VI Шотландским, король написал в противовес Скоту свою «Демонологию», где четко высказал свое мнение — если «люди-волки» и существуют в Англии, то их следует искать исключительно в введенных в заблуждение умах больных «меланхоликов».¹⁷ Никаких охот на волколаков в Англии не было. Только единственный «оборотень» появился в годы правления Якова I — и тот литературный, из упомянутой выше пьесы Джон Уэбстера.

Изначально феномен ликантропии считался всего лишь «эффектом наркотических средств, магического ритуала или своего рода мании величия». Христианские толкователи долго не верили в реальное превращение. Это вполне соответствовало таким отцам Церкви, как святой Августин, который еще в V веке отрицал физическое превращение, а оборотней считал лишь человеческими фантазиями, навеянными дьяволом. Рассуждая о превращении людей в животных, Августин вспоминает об «аркадцах, которые, влекомые роком, переплывали некое озеро, превращались там в волков и жили вместе с подобными же зверьми в пустынях той страны. Если они потом не ели человеческого мяса, то через девять лет, переплыв обратно то же озеро, снова превращались в людей». Об этих легендах у Августина мнение однозначно: «Все это или ложно, или до такой степени необычно, что по справедливости не заслуживает доверия... Но если демоны и делают нечто такое, о чем идет у нас речь, то, конечно, творят не новые природы, а изменяют по виду те, которые сотворены истинным Богом, так что они кажутся не тем, что они есть на самом деле». Богослов полагал, что «не только душу, но и тело демоны никоим образом не могут своим искусством или властью превратить в действительные члены и формы животных; но образы человеческой фантазии...», и если уж случалось так, что «демоны, превращали людей в волков... если только оно действительно было», то лишь потому, что «демонам, когда по суду Божию это им попускалось, не могли быть трудны и такого рода обманы чувств»¹⁸.

Аквилейский и Анкирский Соборы тех, кто считал возможным превращение из одного существа в другое без вмешательства Создателя, называли неверным хуже язычника. Канон Episcopi, долгое время приписываемый анкирскому собору, решал этот вопрос бесповоротно в сторону невозможности превращений материи. Он заканчивался так: «Следовательно, если кто верит в возможность того, что какое-либо существо может измениться или преобразиться в лучшее или худшее состояние, в иной образ или подобие без участия самого создателя, который все творит и которым все создано, тот, вне сомнения, неверный и хуже язычника (2-я часть Декрета Грациана, предм. XXVI, вопрос V, канон XII)».

Но в средние века это устоявшееся отношение к ликантропии начинает постепенно меняться. Святой Бонифаций из Майнца еще не верил, что дьявол способен превратить человека в волка, но уже не сомневался, что человек своей злой волей может стать зверем. «Молот ведьм» уже в «обманах чувств» не уверен: «не мешает принять во внимание следующее обстоятельство: нынешние ведьмы, опираясь на власть демонов, зачастую оборачиваются волками»¹⁹, хотя другие теологи в это время такой взгляд еще не поддерживает. Чарами и, соответственно, «завороженным взглядом, обольщенном фантасмагорией» считает превращения Ульрих Молитор (Ulrich Molitor) в своем сочинении de Lamiis et pythonicis mulieribus (1489). Таким образом в средневековом сознании оборотни стали обладать двойственной природой, то есть стали разделяться на «вызванных фантазией и галлюцинациями» и на «настоящих», которые действительно превращаются в волков, что вполне соответствовало уже внедренной церковниками в сознание широких масс уверенности о превращении ведьм в кошек.

«Ко времени Ренессанса в Европе уже отчетливо проводилось разграничение между болезнью оборотничества (ликантропия) и „подлинным“ оборотнем»²⁰ Самого сатану все чаще рисовали в облике волка. Люди — божьи овцы, их поглотитель — волк, враг божий. Папские буллы XV века против колдовства и ересей подогревали страсти вокруг перевоплощений дьявола в человеке, а человека — в волка. Парацельс, который верил даже в то, что женские менструации производят фантомов, в реальности оборотней не сомневался и полагал, что человеческая воля и воображение при достаточной концентрации имеют огромную силу и могут привести к изменению материи и перестройке внешнего облика благодаря духовной субстанции вселенной. Жан де Спонде в 1583 в году под влиянием демонологии Бодена уже писал: «Если снадобье из трав, или власть дьявола, или и то и другое, вместе взятое, в состоянии так управлять бессмертной человеческой душой и его разумом, то надо ли удивляться тому, что они могут делать то же самое и с его телом?» А к началу XVII века странствующий монах Франческо-Мария Гваццо, известный демонолог и охотник за ведьмами, часто выступавший в роли консультанта на судебных процессах, уже считал, что в волка вселяется бесплотный дьявол:

«Ибо дьявол, как я уже говорил, обманывает наше чувства разными путями. Иные тела дьявол подменяет, и, пока они отсутствуют или спрятаны где-нибудь в тайном месте, сам овладевает телом спящего волка, образовываясь из воздуха, и, окутав его, производит те действия, которые, как полагают люди, совершаются отсутствующей зловредной ведьмой, которая выглядит спящей».²¹

Ликантропия оказалась важным оселком для проверки соотношения сил бога и дьявола, а потому и предметом яростных теологических битв. Если бог всесилен, то как он допускает бесчинство дьявола — превращение им человека в волка? Один восклицал: «Тот, кто смеет утверждать, что дьявол в силах изменить облик творения божьего, тот утратил разум, тот не ведает основ истинной философии». Другой (Боден в данном случае) возражал: если алхимик может превратить розу в вишню, яблоко — в кабачок, тогда и сатана способен менять облик человека... силой, данной богом! На заре эпохи Возрождения даже такие умы, как Витекинд (Witekind), Песе (Peucer), Парацельс и в особенности Жан Боден, беспрестанно твердивший о реальности ликантропии, поддались этому психозу. «Должно ли нам казаться странным, что Сатана изменяет очертания тела, превращая его в другое, при том великом могуществе, какое Бог дал ему в нашем элементарном мире?» — вопрошал Боден в своей «Демономании колдунов». Для Бодена превращение «абсолютно истинно и не подлежит сомнению».²² Генрих Буллингер пошел еще дальше Бодена и осмелился заявить, что Бог намеренно позволил Сатане обучать своих учеников злым чарам, чтобы сделать их «исполнителями своего правосудия».

А пока теологи спорили, инквизиторы и протестантские «охотники на оборотней» пришли к «теологическому консенсусу»: даже если дьявол не превращает человека в волка, а только одевает его облаком и заставляет других видеть в нем зверя, то в любом случае может быть прописано одно лекарство — костер. Ибо в обоих случаях жертва никакой силой воли не может справиться с роковой метаморфозой. Тем паче, в народе считалось, что оборотень — неважно, настоящий или «укутанный облаком» — рождается от нормальной женщины, грешившей с оборотнем или бесом. Едва она забеременела — возврата уже нет, дитя обречено темным силам и может от них освободиться только христианским очистительным огнем.

1. Роббинс Р.Х. Энциклопедия колдовства и демонологии. М.: Локид-Миф, 1996.

2. William E. Burns. Witch hunts in Europe and America: An Encyclopedia. Greenwood, 2003. p.322
3. Jan N. Bremmer, Jan R. Veenstra. The metamorphosis of magic from late antiquity to the early modern period. Peeters Publishers, 2002. p.153 (http://books.google.ru/books?id=y02I4FW3om4C)

4. М. Элиаде. Оккультизм, колдовство и моды в культуре. Киев: "София"; М.: ИД "Гелиос", 2002. - с 113-149 (History of Religions, 14, 1975, pp. 149-172)

5. Carlo Ginzburg. The Night Battles: Witchcraft and Agrarian Cults in the Sixteenth and Seventeenth Centuries. Translated by Anne and John Tedeschi. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1983 (original edition Giulio Einaudi, 1966).

6. Ролан Вильнев. Оборотни и вампиры (пер. с фр. Васильковой А.). М.: Крон-Пресс. 1998.

7. J.G. Frazer Balder the Beautiful, Volume I.: A Study in Magic and Religion: the Golden Bough, Part VII., The Fire-Festivals of Europe and the Doctrine of the External Soul, 1913. (http://www.archive.org/stream/balderthebeautif12261gut/12261.txt)

8. Sidky, H. Witchcraft, Lycanthropy, Drugs, and Disease: An Anthropological Study of the European Witch-Hunts. New York: Peter Lang Publishing, Inc. 1997

9. The Book of Were-Wolves, by Sabine Baring-Gould, 1865. (http://sacred-texts.com/goth/bow/bow07.htm)

10. E. Williams Monter, Witchcraft in France and Switzerland: the borderlands during the Reformation. Ithaca: Cornell University Press, 1976.

11. Ликантропия: новые штрихи к старому портрету. И.А.Зайцева-Пушкаш, Я.С.Варшавский, А.Л.Пушкаш. (Днепропетровская государственная медицинская академия). Acta Psychiatrica, Psychologica, Psychoterapeutica et Ethologica Tavrica. V.4, N7, 1997. С.4-13.

12. Е.А. Шервуд, 1988. (см. комментарий к статье «Ликантропия»). (http://www.xa-oc.h11.ru/phenomenon-werewolf.php)

13. Otten, Charlotte F, Ed. A Lycanthropy Reader: Werewolves in Western Culture. Syracuse: Syracuse University Press, 1986.

14. М. Элиаде. От Залмоксиса до Чингиз-хана. «Кодры», 1991, N7.

15. Scot, Reginald. The Discoverie of Witchcraft. London: William Brome, 1584. (book 5, pp. 89, 102) (http://digital.library.cornell.edu/cgi/t/text/text-idx?c=witch;idno=wit081)

16. Henry Holland. A Treatise against Witchcraft, or, a Dialogue, wherein the greatest Doubts concerning this Sinne, are briefly answered. Cambridge, J. Legatt. 1590. (Ch II , F3R)

17. James VI. Daemonologie. Edinburgh, 1597 p.61 (http://www.sacred-texts.com/pag/kjd/kjd06.htm)

18. Августин Блаженный. О Граде Божием. - Мн.: Харвест, М.: АСТ, 2000. Книга XVIII, гл. XVII—XVIII (http://www.i-u.ru/BIBLIO/archive/avgustin_o/17.aspx)

19. Malleus Maleficarum, Speyer, 1486 (1487). (Шпренгер Я., Инститорис Г. Молот ведьм. М.: Интербук, 1990).

20. Шервуд Е.А. Ведьмы, оборотни и другие. М., 1996 (http://www.iea.ras.ru/books/dostupno.html)

21. Francesco Maria Guazzo. Compendium Maleficarum. Milan, 1608. p.51.(Francesco Maria Guazzo, Compendium Maleficarum, Book Tree, 2004 http://books.google.ru/books?id=QnlvkNsQYIIC)

22. Jean Bodin. Demonomanie des Borders. Paris, 1580. (Jean Bodin. On the demon-mania of witches. Centre for Reformation and Renaissance Studies, 1995 http://books.google.ru/books?id=fdWqaXu4ZR8C)

© D. Absentis 2004, updated