Глава 21

Размах молота

Традиционно считалось, что процессы над ведьмами пошли сразу после выхода «Молота ведьм», укомплектованного буллой папы Иннокентия VIII «Summis Desiderantes». Стандартное описание выглядело обычно так:

“В то время преследования ведьм не были редкостью в Германии. После знаменитой буллы папы Иннокентия VIII от 5 декабря 1484 года, в которой признавалось существование ведьм и разрешалось их преследование, немецкие инквизиторы Якоб Шпренгер, Иоганн Гремпер и Генрих Кремерс возглавили поход против ведьм. В 1487 году они издали в Кельне книгу «Молот ведьм», после чего начались многочисленные процессы и казни. ^[1]

Эта точка зрения казалось такой привычной, что только в последние десятилетия многие историки стали замечать некую странность — массовые суды над ведьмами пошли далеко не сразу. Профессор Гиллербранд, специализирующийся на истории христианства и реформации XVI века, отмечает небольшую волну процессов в Европе, увеличение интереса художников к теме ведьм, рост «ведьмологии», появившиеся бездарные плагиаты с «Молота ведьм»: «Так как обширные темы „Молота“ были лишь богословской порнографией, ни дурная слава, ни склонность к имитации не удивительны». ^[2]

“Но это еще не вся история. Отмечается пассивность народа и даже сопротивление против зарождающегося повального ведьмовского безумия. Как уже отмечалось, реальная волна преследования ведьм и колдовства не начиналась до середины шестнадцатого столетия. Мы можем заключить, что в конце пятнадцатого века колдовство (то есть, практика магии и колдовства) еще не считалось социальным отклонением. Люди не видели ничего плохого в колдовстве, поскольку существовала «хорошая» магия (такая, как приворот любимого), а представления о ночных полетах женщин или превращений животных не выходили за рамки народного воображения и фантазии. В конце концов, истории, которые люди слышали с раннего детства, множество басен и сказок, были наполнены такими волшебными событиями. Важно отметить, что магия не считалась исключительно вредоносной. Только в середине шестнадцатого века призывы «Молота» начнут находить понимание, колдовство станет всерьез преследоваться по всей Европе, произойдет изменение отношения и самого менталитета. ^[3]

Робин Бриггс замечает, что «задержка времени перед тем, как началось действительно интенсивное преследование ведьм, слишком велика, чтобы ее игнорировать». ^[4] Брайан Левак утверждает: «Вместо того, чтобы медленно набирать силу и постепенно привести к большой панике конца XVI и начала XVII века, число процессов не возрастало в течение первой половины шестнадцатого столетия, а в определенных областях фактически уменьшилось». ^[5] В новом издании «Энциклопедии колдовства» эта мысль повторяется в отдельной главе с характерным названием «Период ограниченных процессов и малой охоты на ведьм, 1520-1560»: «трудно избежать заключения, что начало шестнадцатого столетия было периодом относительного спокойствия в аспекте колдовских процессов». ^[6]

Десятки подобных наблюдений собраны также в статье Маргарет А. Салливан «Ведьмы Дюрера и Ганса Бальдунга», призванной доказать, что ведьмы на гравюрах и рисунках этих художников не были, как обычно принято считать, реакцией на текущую охоту на ведьм, суды, или демонологические трактаты.

“Хотя Malleus maleficarum, страшный и опасный трактат, написанный доминиканскими монахами Яковом Шпренгером и Генрихом Крамером, был издан в Кельне в 1486 году, нет никаких свидетельств, что «Молот» был «чреват увеличением преследований за колдовство и магию, большим, чем тот уровень преследований, что уже и так сложился к концу пятнадцатого столетия», согласно Петерсу, и трактат «не оказал никакого заметного влияния на судебное преследование колдунов и ведьм в течение почти половины столетия» (Peters, 173-74) .^[7]

«Безумие охоты на ведьм, — считает Салливан, — еще не набрало силу до конца шестнадцатого века, в то время как ведьмы Дюрера и Бальдунга принадлежат к более раннему времени. Они более вероятны как ответ на гуманистический интерес к поэзии и сатире античного мира, и лучше их понимать как творческие произведения, созданные для художественных целей и удовлетворения гуманистической аудитории». ^[8]

С тем, что до второй половины XVI века с массовой охотой на ведьм не складывалось, трудно не согласиться. Но есть и такой момент — гравюры ведьм как-то странно пропадают с приходом Реформации. В Страсбурге Реформация имела относительно умеренный характер: церкви лишались алтарей, а на картины никто не покушался. Тем не менее теперь художники обращаются больше к темам из классической литературы и к портретной живописи, а интерес к «поэзии античного мира» именно в виде гравюр с ведьмами внезапно заканчивается. Может, причина здесь более проста — перестают поступать церковные заказы на такие гравюры? В 1509 году, переехав в Страсбург, Бальдунг многочисленные гравюры с ведьмами продолжает рисовать, а вернувшись опять в Страсбург в 1517 году — уже нет (только так называемая картина «Ведьмы погоды» от 1523 года, настолько сильно отличающаяся от ранних изображений, что некоторые искусствоведы вообще не считают изображенных женщин ведьмами).

Здесь стоит вспомнить мало кому известного персонажа из буллы Иннокентия, которому было поручено курировать бизнес инквизиторов: «…поручаем вышеназванным инквизиторам, чтобы они и каждый из них, при помощи нашего возлюбленного сына Иоанна Гремпера, магистра из Констанцской епархии…». Сегодня мы почти ничего не знаем о деятельности Гремпера (Johannes Gremper), о нем сохранилось лишь несколько упоминаний в документах. Неизвестно, как он координировал, пропагандировал и развивал деятельность инквизиторов. Все же, учитывая, что Молитор тоже из Констанца, почти одновременный выпуск двух самых тиражируемых демонологических трактатов, надо думать, не случаен. Так же, как и массовый выпуск гравюр с ведьмами немного позже. Создается явное впечатление о целенаправленном пиаре этой темы папством. Трактаты — для наиболее образованных, наглядные гравюры — для неграмотного народа. Мидельфорт не зря отмечал: «Несмотря на его последующую известность, полный мизогинии Malleus Maleficarum пятнадцатого столетия был изложен на трудной латыни, и был поэтому доступен только для ученых». ^[9] Ровно то же относится и к трактату Молитора.

Почему же охота на ведьм не разгорелась сразу после выхода «Молота ведьм»? Даже во время эпидемии эрготизма? Потому что ни клир, ни светские власти, ни народ к этому еще не были готовы. Десятилетия понадобятся, чтобы светские власти и клир прониклись мудростью демонологических трактатов. Не только в том смысле, что ведьмы существуют, а осознанием того, что на этом можно неплохо заработать. К тому времени и народ, который под влиянием пропаганды начнет верить в злобных ведьм и демонов, этому уже не воспротивится, не устроит какое-нибудь восстание по такому поводу, а только скажет спасибо за заботу инквизиции и церкви о нем. Также отчасти дело в том, что конкретно эта эпидемия была не слишком типичной для Германии. Это был гангренозный эрготизм (по Гиршу, а судя по гравюре из трактата Молитора — все же смешанный), а не конвульсивный, который будет мучить страну в последующие столетия. Галлюцинации же присущи больше именно конвульсивной форме. При гангренозной — руки, ноги и члены отваливаются, а ведьм на метлах обычно видно меньше. Пока народ не «увидел» летающих ведьм вживую, и борьба с колдовством основывалась только на абстрактных суевериях, католический ведьмобизнес шел относительно вяло. Но главное — народ надо было убедить в абсолютной вредности ведьм. Без этого, даже «видя» ведьм, инквизиторов поддерживать никто не будет.

Со временем эта задача демонологов оказалось выполненной — удалось окончательно разделить в сознании народа «волшебство» и «колдовство». Волшебства больше нет, оно отдано христианским святым, а все «злое» колдовство — порча, непогода, гибель урожая и пр. — оставлено ведьмам, которых за это надо наказывать. Но раздел идет не по условно «белой магии» и «черной», а по другому признаку. Не вред и польза для жизни и благополучия человека будут критерием, а польза для церкви. Христианские святые стали ответственны не столько за излечение болезней, сколько за наказание этими болезнями тех, кто ведет себя неправильно (богохульничает, не платит десятину и пр.). Молитва святому — это чаще не просьба о защите, а мольба о снятии проклятия, которое он же и наложил. Все болезни носят имена святых. И вовсе не оттого, что святые от этих болезней бескорыстно помогают по своей доброте. Откроем трактат Парацельса и посмотрим названия типичных средневековых заболеваний: «кара св. Кирилла», «месть св. Иоанна» и т.д. ^[10] Теперь страшно отзываться плохо о Боге, о дьяволе, о святых — только ведьмы остаются беззащитными. Но и их, виновниц всех несчастий, стоит уничтожать скорее, пока они не смогли отомстить.

“Вспоминать Сатану злым словом было так же опасно, как и злословить о святых, исцеляющих (или насылающих) недуги. Так, на Западе XV-XVII вв. были известны и опасны не менее сорока болезней, названных по имени святых, причем некоторые недуги приписывались сразу нескольким святым. Наиболее опасными и, видимо, наиболее известными были «огонь св. Антония» (гангрена), недуг св. Жана или св. Лу (эпилепсия), болезнь св. Акера или св. Матурена (безумие), болезнь св. Рока или св. Себастьяна (чума), недуг св. Фиакра (геморроидальные шишки), болезнь св. Мора или св. Жену (подагра). С давних пор в рассказах о чудесах подчеркивалось, что болезнь является отмщением оскорбленного чем-либо святого. Григорий Турский рассказывает, что некий человек, с пренебрежением отзывавшийся о св. Мартине и св. Марциале, оглох, ослеп и умер в безумии. На заре Нового времени рассуждения большинства людей оставались на уровне времен Григория Турского. ^[11]

Как нередко уже случалось в истории, процесс вскоре станет стихийным. Вот тогда колдуньям уже совсем не поздоровится. Сначала ведьм будут жечь за деньги, затем в их существование искренне поверят и будут таким образом бороться с дьяволом, уничтожая сатанинские ведовские секты. Потом в свое существование поверят и сами «ведьмы». Инквизиция работала на самоокупаемости — классическое хозрасчетное предприятие, чья деятельность прямо зависела от постоянного пополнения подозреваемых. Жертвы сами платили жалованье и чаевые судьям, судебным чиновникам, палачам, врачам, священникам, писарям, стражникам, обслуживающему персоналу. Охота на ведьм стала основным занятием для множества людей, наживавшихся на осужденных. Доход распределялся между священниками, судьями, врачами, писцами, помощниками в суде, палачами, охранниками, посыльными, заканчивая рабочими, рубившими лес для сожжения и сооружавших эшафоты. Косвенную прибыль получали содержатели гостинец и таверн от толпы, собиравшейся наблюдать за казнями. Бизнес превратился в развитую индустрию.

Но то сумасшествие, что началось позже, уже не могли объяснить даже сами инквизиторы. Впрочем, не совсем так — инквизиторы, конечно, объяснить могли, но исходя из своих представлений. Писал же инквизитор Никола Реми, что для него «необъяснимых фактов не существует» и легко их объяснял: «то, что ненормально, принадлежит дьяволу». Поскольку такие представления были господствующими, то ведьм и колдунов будут жечь все — католики, протестанты, а особой жестокостью и массовостью прославятся князья-епископы. Жечь уже далеко не всегда будут за прибыль. Одержимость ведовством, главным образом во Франции, Швейцарии и Германии, примет жуткие формы. В деревнях порой начнет недоставать дров для костров. Испуганные чиновники будут докладывать с мест: «Скоро здесь некого будет любить; некому будет рожать: все женщины сожжены». ^[12] В XVII веке император и папа даже будут вынуждены попытаться охладить пыл охотников. Папа Урбан VIII направит двух своих кардиналов в Кельн, приказав им положить конец кровавому безумию, ибо давно уже искренний беспредел, даже папе непонятный. Возмущенный теолог Корнелиус Лоос в конце XVI века обрушится на алчных охотников на ведьм: «жестокие мясники лишают жизни невинных, новые алхимики чеканят золото и серебро из человеческой крови». ^[13] Но он опоздал со своим прозрением, это уже во многом была не коммерция, а безумие. Корнелиуса по указанию папского нунция самого бросят в тюрьму и подвергнут пыткам, так как его рукопись оскорбит Петра Бинсфельда, епископа Трира, одного из известных демонологов и охотников на ведьм того времени. А книгу Корнелиуса найдут только через 300 лет в библиотеке иезуитов. Петр Бинсфельд, тем не менее, славился тогда своей добротой — он считал, что девочек до двенадцати лет не стоит обвинять в колдовстве, тогда как другие инквизиторы приговаривали к сожжению детей в возрасте от двух до пяти лет. Тем временем в Трире в мае предписывалось непрерывно звонить в колокола по ночам, чтобы защитить город от летающих ведьм, а в двух деревнях Трирского округа остались всего две женщины, остальные уже были сожжены. ^[14]

Роббинс писал: «Часто не принимается во внимание и другой важный аспект: в начале XVII века колдовство из явления, представлявшего интерес, превратилось в доходное предприятие». С этим сложно согласиться. Почему только в XVII веке? Потому что сами клирики об этом раньше не писали? Естественно — одни в ведьм верили, другие на этом кормились, а писать испуганные заметки стали только тогда, когда сами ужаснулись от того, что происходило вокруг. Охота на ведьм с самого начала была доходным предприятием и организовывалась как таковое. Но, исправно продолжая кормить своих работников, система дала сбой и на фоне массовых психозов начала пожирать саму себя.

“Лишь в начале XVII века разносторонне развитый бизнес колдовства был однозначно осужден в святцах Трирского собора…

„И от суда к суду через все города деревни епархии, спешили специальные обвинители, инквизиторы, нотариусы, присяжные, судьи, констебли, тащившие в суд и подвергавшие пыткам человеческие существа обоих полов и сжигавшие их в огромных количествах. Едва ли хоть один из тех, кто был обвинен, избежал наказания. Не избежали его даже видные деятели, управлявшие городом Триром, поскольку судья, два бургомистра, несколько советников и помощников судей были сожжены. Каноники всех корпорационных церквей, приходские священники, благочинные были сметены как во время катастрофы. Безумие разъяренного населения и судов в единой жажде крови и добычи настолько распространилось, что едва ли нашелся хоть кто-нибудь, не запятнанный подозрением в этом преступлении. В то же время нотариусы, переписчики и содержатели гостиниц обогащались.“ ^[15]

Не совесть вдруг проснулась здесь у каноника Иоганна Лидена, а накопившийся страх. Упомянутое «безумие разъяренного населения и судов в единой жажде крови» уже пугало самих священников, как и ясное осознание того, что они также не застрахованы от любых обвинений. Разбуженный папой Иннокентием демон просыпался долго, но, проснувшись, оказался неуправляем.

В ужасе описывает происходящее в Бонне священник Дюрен в начале XVII столетия (точная дата письма неизвестна):

“Верно, погибло уже полгорода: профессора, студенты, изучавшие право, священники, каноники, викарии и монахи были схвачены и сожжены… Канцлер с супругой и жена его личного секретаря уже казнены. На Рождество Пресвятой Богородицы казнили воспитанницу князя-епископа, девятнадцатилетнюю девушку, известную своей набожностью и благочестием. Я видел обезглавленного и сожженного каноника Ротензаэ. Трех-четырехлетних детей объявляют любовниками дьявола. ^[16]

И здесь уже нельзя все списывать только на «бизнес колдовства», как делает Роббинс, тем более относя его к позднему периоду. На такой взгляд давно уже возразил Мидельфорт, указав, что в некоторых, широко заполненных ведьмами областях, запрещалась конфискация, а в некоторых, где конфискация происходила, ведьм жгли, наоборот, мало. ^[17] То есть присутствует еще какой-то неучтенный фактор массового психоза.

Но никто до сих пор не попытался связать две очевидные и давно хорошо известные тенденции: начало массовой охоты на ведьм, широкое распространение психозов, явления «одержимости» в монастырях — и характерное изменение питания населения: значительное увеличение потребления ржи. У всего этого есть довольно четкий порог. Время «перелома» — 1550-1560 года.

1. Нессельштраус Ц. Г. Альбрехт Дюрер, 1471-1528. Искусство, 1961. С.79

2. Hillerbrand, Hans J. The "Other" in the Age of the Reformation: Reflections on Social Control and Deviance in the Sixteenth Century. // Infinite boundaries: order, disorder, and reorder in early modern German culture, Vol. 40, edited by Max Reinhart. Truman State University Press, 1998 p.258

3. Ibid.

4. Briggs, Robin. Witches and Neighbours: The Social and Cultural Context of European Witchcraft. London, 1996. p.58

5. Levack, Brian P. The witch-hunt in early modern Europe. Pearson Longman, 2006. p.205

6. Golden, Richard M. Encyclopedia of witchcraft: the Western tradition, Volume 1. ABC-CLIO, 2006. p.187

7. Sullivan Margaret A. The Witches of Dürer and Hans Baldung Grien. Renaissance Quarterly, 53:333-401, Summer 2000

8. Ibid.

9. Midelfort, H. C. Erik. Witch hunting in southwestern Germany, 1562-1684: the social and intellectual foundations. Stanford University Press, 1972. p.5

10. Paracelsus (Theophrastus Bombastus von Hohenheim, 1493-1541): essential theoretical writings. (1589) // Paracelsus; Weeks, Andrew. Volume 5 of Aries book series. BRILL, 2008. p. 775

11. Делюмо, Жан. Ужасы на западе: Исследование процесса возникновения страха в странах Зап. Европы, XIV-XVII вв. Пер. с фр. М.: Голос, 1994.

12. Лозинский С.Г. История папства. М.: АН СССР, 1961. С.246

13. Роббинс Р.Х. Энциклопедия колдовства и демонологии. М.: Локид-Миф, 1996.

14. Henne am Rhyn, Otto. Allgemeine Kulturgeschichte von der Urzeit bis auf die Gegenwart. vol.4. O. Wigand, 1878. 331

15. Роббинс, op. cit.

16. Munro, Dana Carleton. The fourth crusade. Vol. 3, Issue 1 of Translations and reprints from the original sources of European history. The Department of history of the University of Pennsylvania, 1907. p.19

17. Midelfort, H. C. Erik. Witch hunting in southwestern Germany, 1562-1684: the social and intellectual foundations. Stanford University Press, 1972. p.5

© Absentis 2010